Серая мать - Анна Константиновна Одинцова

ни цели, ни даже секса. Он сам спустил свою жизнь в унитаз. И здесь он оказался только потому, что решил отправиться за помощью не в Центр, а к приятелю-наркоману, который со своей жизнью сделал то же самое.

Очередное говенное решение. Такое же говенное, как и все предыдущие. На другие он просто не способен.

Ты уверен в этом?

Да.

Те решения были приняты там, в прошлой жизни. А здесь – совсем другой мир. Новый мир. В старом ты был никем. А здесь можешь стать кем-то. Кем-то иным.

Вспомнив Толеньку – полоумного одиночку, напоминающего жертву ядерной зимы, – Семен бессильно оперся на раковину и опустил голову.

Разве жизнь сама по себе – это не цель? А как насчет того, чтобы пережить их всех? Доказать этим благополучным говнюкам, попавшим сюда из своих уютных мирков, что именно страдания закаляют человека? Показать им, чего они стоят на самом деле со всеми своими воображаемыми достижениями и успехами?

Некоторое время Семен продолжал таращиться в сухое отверстие слива. Потом поднял голову.

Из зеркала на него действительно глядели другие глаза. Глаза обновленного человека, отказавшегося от всего избыточного и необязательного. Что с того, что этот человек похож на Толеньку? В конце концов, тот до сих пор жив. Возможно, именно так здесь и должен выглядеть сильнейший: никак. Серо. Мертво. Как и весь этот мир.

Выходя из ванной, Семен еще раз провел ладонью по голове, заново изучая голую поверхность своего черепа. В раковине, серой и растрескавшейся, остались лежать выдранные им последние пряди волос.

У двери Семен снова прислушался. Нюхача больше не было слышно. Значит, ушел. Может, и мусор с собой прихватил? Улыбнувшись не бог весть какой, но все-таки шутке, Семен выключил свет в ванной и направился обратно к дивану, уверенно угадывая направление. Он уже знал, что будет спокойно спать до самого утра.

8

Все, что он знал, можно было ощутить телом: голод или сытость, холод или тепло, влажность, движение, форму, фактуру поверхности… Если когда-то и было у него что-то еще, то так давно, что он уже забыл об этом. А может, утратил и саму способность помнить. Равно как и сожаление об этой утрате.

Кроме всего остального, были еще запахи. И сейчас один выделялся среди прочих. Манил к себе.

Он уже бывал в том месте, но так и не нашел добычи. Может, на этот раз повезет?

Нет.

Он тщательно обследовал предметы, которые нашел, но ни один из них не годился в пищу, хоть они и пахли привлекательно.

Он не мог услышать, как открылась дверь сбоку, но ощутил пьянящую волну нового запаха с той стороны. Источник его был там, дальше.

Ощупывая путь чуткими ладонями, нюхач проник в двадцать вторую квартиру. Стука захлопнувшейся за ним двери он тоже не слышал. И, лишенный голоса, не смог закричать от нахлынувшей боли.

9

Ангелина лежала на полу. Никаких больше болей в суставах, никаких отеков. Больше не нужно, задыхаясь, переваливать с ноги на ногу грузное тело, чтобы добраться куда-то. А еще – никакой школы. Никаких детей. Никогда больше.

Вес собственного тела теперь не давил, хоть и увеличился в несколько раз. Она ощущала каждую его часть – неважно, находилась та в кухне, в прихожей, в комнате или на лоджии, – и легко могла пошевелить ею: продвинуться дальше, заползти по стене, просто подняться вверх и коснуться потолка, подержаться за люстру… Она могла больше, чем все те люди, красоте и легкости тел которых Ангелина завидовала когда-то. Она изменилась, как и обещала тетя Катя. И продолжала меняться дальше.

Рост и метаморфозы больше не причиняли дискомфорта. Скорее, они даже доставляли удовольствие. Ангелина чувствовала, как питательные вещества всасываются в тело и трансформируются внутри. Пожалуй, это пьянящее чувство сытости можно было назвать счастьем.

Если так, то за все тридцать восемь лет своей жизни она впервые была по-настоящему счастлива.

Наслаждаясь этим ощущением, Ангелина потянулась вверх и в стороны, поглаживая стены своей квартиры, уютной и безопасной, как материнское чрево. Многим ли выпадает шанс родиться заново?

Только избранным.

Согретая этим осознанием, неотделимым от жара ускоренного метаболизма, Ангелина плотнее обхватила то, что поймала недавно на лоджии. Она не могла ни видеть, ни слышать его так, как видела и слышала раньше, но узнавание пришло само собой, стоило лишь коснуться существа, проникшего через открытое окно. Это была большая птица, такая же, как та, которая когда-то испугала Ангелину.

Теперь птица мало походила на себя прежнюю. Кожа и большая часть мышц исчезли, так что Ангелина постепенно обволакивала кости. Их тоже можно будет переварить без остатка. Она точно знала это, потому что к тому времени попавшаяся ей первой Мася уже полностью исчезла. Приятно было осознавать, что они стали одним целым.

Другое дело – новая добыча. Ее Ангелина подманила сама. Незрячее существо с тонким обонянием все еще продолжало сопротивляться, но Ангелинина хватка была сильнее. Его плоти хватит надолго.

Ешь. Набирайся сил. Расти. Крепни.

И Ангелина ела.

Помни: у тебя есть предназначение.

Да. Предназначение…

Скоро у тети Кати появится дитя. Так странно… Откуда?

Она не знала, был ли у тети Кати мужчина. Может, на самом деле для зачатия его и не требовалось. Думать об этом, как и о многих других вещах, было трудно: мысли застывали, словно желе, и ковыряться в их липкой массе совсем не хотелось. Ангелина знала главное, и этого было достаточно.

Ей, Ангелине, суждено стать Колыбелью для своего двоюродного брата.

10

Хлопочкин не понял, что именно его разбудило.

Густой лихорадочный сон отпускал неохотно, заставлял тело наливаться тяжестью, липкой патокой склеивал веки. Мучительно прокашлявшись, Хлопочкин наконец протер глаза и уставился на люстру – темное пятно, едва различимое на фоне чуть менее темного потолка.

Он не помнил ни себя, ни этого места, и понятия не имел, как здесь очутился. Он и не хотел этого знать. В голове царила такая же темнота, как и снаружи. Утомленный, издерганный разум мягко покачивался в ее объятиях, наслаждаясь сомнамбулическим бодрствованием без мыслей и чувств.

Все оборвалось в один миг вместе с уколом в сердце. Невидимая раскаленная игла прошила грудину насквозь и погрузилась глубоко внутрь, заставив Виктора Ивановича замереть на полувдохе. Это длилось не дольше пары секунд, но все же…

Все же дольше, чем в прошлые разы. А значит, ему становилось хуже.

У тебя сердечный приступ.

Изо всех сил стараясь не раскашляться снова, Виктор Иванович медленно выдохнул. Теперь он дышал тихонько, вполсилы, осторожными мелкими вдохами, чтобы