Отрочество - Александр Сергеевич Омельянюк

лицо, с голубыми глазами и длинными льняными волосами, но ещё и необыкновенно фигуриста, с тонкой талией, точёными ножками и крепкой попкой. Платон обратил внимание и на её ладонь с красивыми, словно копией ножек, сексуальными пальцами. Но он знал, что Люся была влюблена в своего ровесника Колю Валова и даже бегала за ним, а Платон дружил с ним. И это тоже остановило его.

Вскоре к ней остыла и Настя. Как-то раз Люся расплакалась и пожаловалась ей:

– «Вон, Колька Валов дружит с Веркой Диденко, а меня не замечает! А что он в ней нашёл? Ведь у неё нет ни кожи, ни рожи! Одни кости и она маленькая! И у неё ни груди, ни ножек, ни фигуры! Даже на лицо она хуже меня! А вон, посмотри, какое у меня седло! – показала она на талию со спины – Все мужчины на меня заглядываются! И мальчишки тоже, даже твой брат!».

После этих слов о седле, а может быть и про брата, Настю внутренне всю даже покоробило, и она полностью остыла к новой якобы подруге.

У Насти и так хватало подруг. Кроме выбывших из этой обоймы соседок с третьего этажа Лиды Сысоевой и Люси Морозовой, она не стала сближаться и с её подругой – соседкой со своего этажа ровесницей Платона Олей из квартиры № 40, оставаясь лишь дистанционно с нею в добрых отношениях.

Насте вполне хватало тесной дружбы с Наташей Ямщиковой, жившей с родителями, и братом в двухкомнатной квартире № 22 на четвёртом этаже второго подъезда.

В их компанию также входила и Алла Гарнизова, жившая в квартире № 10 на четвёртом этаже первого подъезда их дома. Она была весьма не красива и пацаном в юбке. Даже её походка была грубой, неуклюжей, она ходила, будто бы вбивала сваи. Но, как самодостаточный человек, она держала себя независимо. А в девичьих разговорах ей не хватало мягкости, она была предельно откровенна, груба и прямолинейна.

А её мать, наоборот красавица, Лия Моисеевна была ветераном войны, прослужив командиром отделения ПУАЗО (Прибор управления артиллерийским зенитным огнём) на Северокавказском фронте, а теперь преподавая математику в школе рабочей молодёжи. А в младших классах той же 20-ой школы уже училась и её младшая, но симпатичная дочь Нина.

За одной партой с Аллой сидела умная и красивая девочка Лариса Квартникова, но подружившаяся с Настей, которую уважали и мальчишки одноклассники. Но под новый год Настя простудилась и заболела гриппом. Так что Новый, 1963 год, семья встречала скромнее, но в домашнем уюте, а Настя проболела все каникулы. Эти дни она в основном читала. Но иногда Платон развлекал сестру внеплановыми рассказами, не дожидаясь позднего вечера.

Платон теперь перед сном рассказывал опять на ходу им придумываемые истории не только Насте, но и периодически с ними вместе ночующей бабушке.

Эта были бесконечные похождения циркового фокусника и иллюзиониста мистера Рикса (Мистерикса) и его друзей-сообщников: огромного борца-силача – бывшего грузчика Медведя, худощавого ловкача вора-карманника и карточного шулера Хруста и заядлого картёжника и бильярдиста – обворожительного бывшего оперного певца – толстячка Бантика.

И сестра и даже бабушка, как завороженные слушали эти истории, которые благотворно сказались на скором Настином выздоровлении.

А относительно закалённый Платон выстоял, не заболел гриппом.

Этому способствовали и его традиционные по некоторым будням походы с отцом на каток в Парк культуры имени Горького, и воскресные лыжные прогулки с ним. Но теперь в очередной раз изменилась их география. Если в детстве и в московской школе Платон катался в Измайловском парке, а потом с отцом по воскресеньям ездил на станцию Планерная, то теперь местом их лыжных походов стал парк Сокольники.

Готовясь к очередной лыжной прогулке, Платон вспомнил, как ещё на Сретенке отец смолил свои лыжи, прогревая их на огне, а затем энергично втирая в них растаявшую смолу с помощью пробки-растирки.

А перед лыжным походом он ещё и натирал их соответствующей мазью в зависимости от температуры воздуха на улице.

– Хорошо, что нам теперь не надо возиться с лыжами! – удовлетворённо про себя заметил Платон.

Их прежние поездки на лыжную базу на Планерную и взятие лыж напрокат заранее и по договору оплачивал местком министерства финансов РСФСР.

А теперь аналогичный договор был заключен с лыжной базой «Труд» в Сокольниках, куда добираться было ближе. От Сокольников по улице Олений вал они коллективом на трамвае доезжали до лыжной базы «Труд», размещавшейся на 1-ом Белокаменном проезде около Казённого пруда.

Сначала Пётр Петрович, как старший, сообщал руководству базы количество сегодня прибывших без лыж сотрудников министерства. А затем, переодевшись, сдав вещи в гардероб и взяв на бесплатный прокат лыжные ботинки и лыжи с палками, они группой выходили к пруду.

Под водительством Петра Петровича пройдя через пруд или обогнув его справа, с севера, они шли дальше на запад, пресекали Белокаменное шоссе и катались в лесном массиве, ограниченном с юга рекой Яузой, с запада – Ярославской железной дорогой в районе станции Яуза, а с северо-востока и с севера – Московской кольцевой железной дорогой с платформой Белокаменная.

В этом массиве были места, хоть и не с длинными, но зато с крутыми горками. Более того, спускаясь с некоторых из них, из-за густых и часто растущих молодых ёлок по бокам, совершенно не было видно продолжения лыжни и препятствий на пути. От этого, при спуске с них, от напряжения и в ожидании неожиданных препятствий напрягалось всё тело, учащённо билось сердце, и появлялся азарт риска. Но Платон совершено не боялся. Ибо, даже при появлении на лыжне неожиданного препятствия он успевал на скорости сманеврировать и объехать его, лишь бы то само не двигалось слишком быстро.

В первые походы Пётр Петрович обычно шёл впереди, знакомя начинающих с дистанциями. А Платон наоборот, замыкал колонну, готовясь оказать помощь упавшим лыжницам или отстающим. Он обычно пристраивался сзади за какой-нибудь молоденькой женщиной или девушкой и шёл на лыжах на автопилоте, практически не отрывая взгляд от её твёрдой попки и изящных ножек.

Постепенно Платон узнал все окрестности, где и какая горка есть. Да и компания стала распадаться, так как все уже познакомились с лыжнями и горками и в сопровождении больше не нуждались.

И Платон переключился на короткие индивидуальные лыжные гонки и скоростные спуски с горок.

Он, как правило, убегал вперёд от отца, а потом разворачивался на месте полным махом одной ноги с поворотом на сто восемьдесят градусов в одноимённую сторону и переворотом за нею второй, и шёл к нему навстречу. В общем, за