Темный - Юлия Трегубова

— Я так соскучилась, что решила примчаться незамедлительно, — промурлыкала Светлана с нескрываемой фальшью, — да ты проходи, садись. Неужели не рад?

Светлана потушила сигарету в пепельнице из темного стекла и пошла навстречу Герману. От ее объятий у Германа пробежали мурашки по коже, словно сама Снежная королева приласкала своего непутевого Кая.

Она усадила Германа на кровать, а сама потянулась за сумочкой — глянцево-черной, как и ногти — хищные, острые.

Неожиданно кто-то схватил Германа со спины, будто железным обручем сдавил его грудь так, что руки оказались плотно прижаты к телу. Светлана резко откинула сумочку, в руках сверкнуло, и острая боль пронзила Германа в области пупка.

Хватка ослабла. Из-за спины вышел мужчина — с широкими плечами, немолодым, изъеденным застарелыми шрамами лицом и сурово-холодными голубыми глазами. Герман машинально прижал ладонь к животу, почувствовал влажное тепло, растекающееся под пальцами. Он опустил глаза, заглянул за окрасившуюся в красное ладонь — рубашка намокла, потемнела. Уже по манжету светло-серого пальто поползла вверх темно-бордовая тень.

Светлана держала в руках кинжал с окровавленным лезвием, очень похожий на старинный греческий артефакт, что недавно появился у Германа.

«Что же вы все с этими кинжалами», — скользнула мысль, но тут же затерялась в поплывшем мире, что теперь проглядывал сквозь туманно-мутную пелену.

— Ты уж извини, — начала щебетать Светлана обыденным тоном, — но тебе нельзя сразу умирать, придется немного потерпеть, пока…

И она замолчала, изобразив загадочную улыбку.

— Ч-что п-пока? — прошипел Герман.

— Видишь ли, ты присвоил то, что тебе не принадлежит. Уж не знаю, как это у тебя получилось. Но теперь должен отдать.

Герман сидел, скрючившись от боли, рукой зажимал рану и пристально смотрел на Светлану.

Светлана вытащила из кармана джинсов легкий носовой платочек и протерла рукоять кинжала.

— Это на всякий случай, хотя мне уже все равно. К тому времени, когда тебя найдут, меня уже не будет в стране, — она самодовольно хихикнула, — я, в отличие от тебя, прекрасно знаю, как продать свои способности подороже. Тебе, конечно, на это мозгов бы не хватило. Но ты меня позлил, смешал мне все карты. С убийством Константина все так гладко вышло, и твоя женушка-дурочка подвернулась как нельзя кстати — готовый подозреваемый. Жаль, не успела оставить кинжальчик с ее отпечатками. Но… ты влез беспардонно, прихватил дар, за которым я охочусь всю жизнь. Ты хоть знаешь, сколько лет я выслеживала этого напыщенного павлина, втиралась ему в доверие, ждала нужного момента?

Светлана расходилась, в глазах горел огонь злобного сумасшествия, голос становился тверже, зазвучали стальные нотки. Видимо, она готовилась к своему триумфу, смаковала победу. И Герман должен был прочувствовать свое поражение, проникнуться гениальностью этой роковой женщины, восхититься. Да, непременно восхититься! Она собиралась выложить все, чтобы последняя мысль Германа в этой жизни была о его никчемности.

— Он получил свой драгоценный дар от моего деда. Моего! Из-за нелепой традиции передавать сокровенные знания только по мужской линии мой дорогой дедушка обделил меня. Одарил какого-то случайного проходимца — седьмая вода на киселе, невесть откуда взявшаяся родня. Бред! Я должна была стать наследницей. Я! Он приехал со своим братцем, от которого, впрочем, я сразу же избавилась. А вот наш выдающийся Константин сумел обойти меня. Но не все коту масленица! Ха-ха! Какое было изумление на его лице, когда после нежнейших ласк я стала вонзать в его тело вот этот самый кинжальчик.

Она посмотрела на Германа, словно решая про себя внутреннюю дилемму — посвящать ли его во все подробности? Но чувство собственного превосходства, восхищения своим умом и сообразительностью настолько переполняло ее, что упустить такой момент и не похвастать тем, как ловко она всех обошла, просто невозможно.

— Ловко я провела этих чурбанов, да? Следаки ленивы, да и все ленивы. Все люди — свиньи и тупые к тому же. Хватило-то всего нескольких штрихов, и вся картинка сложилась — вуаля — и у следствия уже тепленький подозреваемый. Женушка твоя тоже тупая, подружкой своей меня считала, велась на все, я не могу. И красненькую машинку я посоветовала прикупить. Как ты понимаешь, не зря. Ой, ну как она переживала, что ты будешь злиться, когда узнаешь. — Светлана хихикнула, вытянула губы и тоненьким голоском изобразила Марину: «Герман такой чувствительный и гордый, не хочет принимать никакой помощи от дяди».

Герман смотрел сквозь мутную пелену на скалящееся, ставшее звериным лицо Светланы. Голова кружилась, все тело намокло, словно покрылось утренней росой или вмерзло в глыбу льда. А она расходилась все пуще:

— А в тот вечер я как можно эффектнее зарулила во двор Константина, чтобы любопытные соседи, эти старики озабоченные, меня заметили. Им-то невдомек, что я не единственная гостья была. Твою мышку серую никто и не замечал, прошмыгивала в своем неприметном пальтишке в подъезд, а мне и на руку. Только я думала, что по-тихому получится прикончить его и уйти, а вышло шумновато, и Маринка ворвалась в комнату не вовремя. Но как все складно-то в итоге вышло, да? Мне даже с ней делать ничего не пришлось, она сама того, — и Светлана покрутила пальцем у виска, — а следакам этим тупым чего надо? Вот те труп, вот те единственный участник, он же свидетель, из ума выживший, он же и подозреваемый — делов-то!

Холодный пот стекал со лба, заливал глаза, размывал силуэт кривляющейся в победоносном триумфе женщины, отчего она казалась нереальной. Словно воплотившийся демон, который сейчас снова сбрасывает земную плоть, как шелуху, а из-под сползающей кожи уже выглядывают огненные глаза дьявола, змея Апопа[6] — называйте как хотите, сущность одна — адская, злобная, беспощадная.

Теперь вся мозаика из догадок сложилась в одну картину. И эти сумочки, и красная машина, и упаковка краски «Платиновый блонд» — конечно, это была она — Светлана. Отпадная подружка Олега, блондинка, ухоженная и дорого одетая. Та же блондинка, что зачастила к Константину. Как просто. Она же мастер перевоплощения, Герман сам в этом убедился не так давно.

— Но Константин умирал, а дар так и не переходил… — Ее лицо застыло, ожесточилось. Наносная вежливость и услужливость сошли, словно это лицо и вовсе их не знало. — Только на смертном одре, видишь ли, мой дорогой, можно его перенять. Как эстафета, да? И я намерена бежать далеко и быстро. За всеми призами сразу!

— Но зач-ч-чем Олега?

Дышать становилось тяжело. Герман урывками глотал воздух, пот сочился по всему телу, ручейками стекал по вискам, со лба, заливал глаза. Но все-таки Герман хотел понять:

— За что Олега?