Неопалимая - Маргарет Роджерсон

– После того как план Леандра провалился, я видела, как он пытался отыскать меня в толпе. Его остановил капитан Энгерранд. Леандр, вероятно, утверждал, что находился там, дабы сразиться с Белым викарием, но Энгерранд знал правду.

За столом воцарилась тишина.

– Подождите, – наконец произнес Чарльз. – План Леандра? Клирика?

Нам пришлось объяснить про Леандра и Старую Магию, наблюдая, как все большее потрясение проступает на лице солдата.

– Алтарь? – громко воскликнул Чарльз, как только я закончила, а Маргарита быстро шикнула на него. Он понизил голос, склонившись над столом. – Значит, ты думаешь, что именно клирик Леандр призвал Белого викария?

Маргарита выжидающе взглянула на меня.

– Очень похоже на то, – осторожно сказала я. До сих пор нам удавалось обходить стороной роль Восставшего в раскрытии Старой Магии.

– Мы думаем, он мог планировать предпринять что-то во время церемонии, – добавила Маргарита, – но когда понял, что Артемизия там, ему пришлось изменить тактику.

– Или викарий входил в его планы с самого начала, – предположила я. – Мы не знаем.

– Но откуда он взялся?

– Дух мог попасть в город, овладев каким-нибудь из беженцев, – произнесла я, выслушав предположение Восставшего. – Священник… Клирик Леандр имеет достаточно влияния, чтобы организовать проезд для кого-либо. Может быть, он держал духа в запасе на крайний случай.

– Или он мог находиться уже в границах Бонсанта, занимаясь своими собственными делами, – добавил Восставший. – Дух был стар и очень умен.

Достаточно умен, чтобы разговаривать. До сего момента у меня этот факт совершенно вылетел из памяти. «Предатель» – так он назвал Восставшего. «Презренный», как и в рукописи Жозефины. Я предположила, что викарий знал: Восставший помогает мне по собственной воле. Кроме того, чтобы заслужить этот титул, не сотрудничал ли Восставший с людьми и раньше? Он не разговаривал со своими предыдущими сосудами, теми, кто прошел обучение. Но святая Евгения…

Чарльз положил руку на стол, прервав мои мысли.

– Мы должны пойти в собор прямо сейчас, – заявил он, начиная вставать. – Служба начинается с четырехчасовым колоколом.

Коридор выглядел намного более людным, чем когда мы садились за стол. В доме появилось еще больше людей, которые смотрели на нас большими, словно блюдца, глазами. Мое присутствие не могло долго оставаться в тайне.

– Я пойду, но мне нужно сделать это одной, – решила я.

– Мы уже говорили об этом! – закричала Маргарита.

– С тех пор вас обоих успели увидеть в моем обществе. Маргарита, ты единственная, кто знает, где спрятан реликварий святой Евгении. Тебе нужно хранить его в безопасности на случай, если что-то пойдет не так. И, Чарльз, ты должен остаться с Жаном.

Оба мужчины открыли рты, чтобы возразить. Их отвлек шаркающий звук под столом, который затих, когда на него обратили внимание. Затем оттуда раздался тоненький требовательный голосок.

– Они болят?

– Томас! – воскликнул кто-то; это была Элейн.

Я знала, о чем он спрашивает. Чтобы поесть, пришлось снять перчатки. Я качнула головой, давая ей понять, что все в порядке.

– Нет, – ответила я, наблюдая, как Томас выбирается из укрытия и усаживается на пустой табурет рядом со мной. Догадавшись, чего он хочет, я протянула свою искалеченную руку. – Ты можешь потрогать ее, если хочешь.

Он осторожно ощупал мои шрамы, затем стал смелее и попытался выпрямить скрюченные пальцы. В коридоре раздался всеобщий прерывистый вздох, после чего наступила тишина: все ждали, как я полагаю, не собирается ли Госпожа послать в окно молнию, чтобы покарать ребенка. Когда ничего не произошло, все расслабились – кроме Томаса, который был слишком занят осмотром моей руки, чтобы заметить это.

Маргарита наблюдала за ним со странно мягким выражением лица.

– Артемизия, – окликнула она, – ты же знаешь, что тебе не нужно делать все в одиночку.

Я оглянулась на нее, Чарльза, Жана. На людей в зале. И ощутила, как Восставший преисполнился нетерпения. Маргарита ошибалась – я была не одна.

На пустынных улицах я увидела последствия пожара. Мне пришлось пройти через главную площадь и миновать здание, что стояло за чучелом: его ставни обуглились, огромная черная выжженная отметина выделялась на фоне каменных стен, подобно тени. Помост обратился в груду хрупких обгоревших досок. В воздухе висела вонь отсыревшего угля, тлеющие остатки которого окончательно погасила утренняя роса.

Площадь была пустынна, ее явно избегали после событий прошлой ночи. Те несколько человек, с которыми я столкнулась, выглядели испуганными и быстро ретировались в дома. Вокруг статуи святой Агнес скопился мусор. Мне было интересно, что стало с нищим, выжил ли он. Мог ли о нем кто-нибудь позаботиться, или он был одинок.

Дойдя до соборной площади, я поняла, куда подевались все жители города. Она была переполнена людьми, едва вмещая толпу, да еще значительную ее часть по периметру занимали лавки. И повсюду я слышала свое имя.

– Клочок ткани от плаща святой Артемизии! – кричал впереди стоящий торговец. – Столь же могущественный, как и любая реликвия!

– Пахнет, во всяком случае, так же, – хмыкнул Восставший. – Сюда.

Я протиснулась сквозь очередь, столпившуюся к торговцу, не обращая внимания на протесты покупателей. Далее уже другие продавцы пытались втюхать окружающим различные предметы, которых я якобы касалась: например, обрывки поводьев Погибели, а в одном случае даже «прядь волос с головы самой девы».

– Светлая, – заметил Восставший. – И, кроме того, лошадиная. Хотя, если бы не цвет, вполне сошла бы и за твою.

Арбалетный болт по-прежнему оставался самым популярным товаром, но никто уже не называл его так. Вместо этого он стал священной стрелой. Я предположила, что это звучит приятнее. Покупатели, скорее всего, не знали отличия, или их просто больше привлекал более романтично звучащий вариант. Некоторые из них могли бы припомнить, что история начиналась иначе, но, возможно, услышав достаточное количество раз, как другие люди называют «реликвию» священной стрелой, даже такие начинали сомневаться в своей памяти.

И оказалось, что эта стратегия работает. Лоточники распродавали товары едва ли не быстрее, чем успевали их изготавливать. Опустив голову, я подсмотрела, как мальчик под прилавком украдкой окунул деревянную щепку в банку со свиной кровью, а затем сунул ее в миску с песком, чтобы та высохла.

Возможно, именно так и работают все эти истории со святыми. Не имело значения, что являлось правдой и что произошло на самом деле. Даже пока они были живы, их жизнь превращалась в легенду.

– Монашка?