Неопалимая - Маргарет Роджерсон

– Кровь святой Агнес, – прошептала она, касаясь алтаря дрожащими пальцами.

На камне действительно виднелись темные следы, но это была не кровь, пусть даже и засохшая. Проведя последние семь лет в окружении трупов, я легко это определила. Они больше походили на опалины – словно когда-то алтарь горел.

Кто-то позади меня нетерпеливо кашлянул, другой переминался с ноги на ногу. Не обращая на них внимания, женщина продолжала молиться, по ее лицу текли слезы. Время от времени к нам в Наймс приезжали такие паломники, которые любили устраивать представление. Сестрам всегда удавалось определить, что они притворяются.

Наконец женщина повернулась, чтобы уйти, сияя так, словно Госпожа ответила на ее молитвы. Я надеялась, что нет: основываясь на личном опыте, понимала, что верующей не понравился бы результат. Я двинулась вперед, стягивая перчатку. Но успела сделать лишь шаг, когда за спиной раздались шумные рыдания. Оглянувшись через плечо, я увидела, что женщина опустилась на ковер, лицо ее было устремлено вверх, словно там она увидела что-то, недоступное остальным.

– Святая Агнес! – воскликнула она в восторге. – Я вижу тебя. Я слышу тебя. Ниспошли мне откровение!

Разговоры повсюду стихли. По другую сторону церковных скамей Леандр начал медленно оборачиваться.

Все внутри меня скрутилось в тугой узел. Я пригнула голову и потянулась к алтарю, надеясь, что Восставшему хватит мимолетного прикосновения, и я смогу снова слиться с очередью. Я двигалась слишком быстро, чтобы успеть среагировать на его испуганное предупреждение.

– Монашка, подожди…

Мои пальцы коснулись камня, и череп взорвался болью – хуже, чем все, что я когда-либо испытывала: пронзительная, красная бездна, поглотившая мысли и память. На мгновение я забыла, кем являюсь, где нахожусь, и почему все это имеет значение. Все, чего я хотела, – сбежать от этой боли, даже если это пришлось бы огреть меня по голове, чтобы ее унять. Что-то внутри меня разрывалось на части, и это чувство было всепоглощающе и ужасно до невозможности.

Я невольно подумала о стае летучих мышей, спускающихся на колокольню часовни, только в обратном направлении: в неестественном полете задом наперед сплошная темная масса распадалась на обрывки взбитой ветром черноты, разлетающейся в ночи, пока не осталось ничего.

В мое сознание проникла мысль: кто-то кричит, тонко и, кажется, где-то в отдалении. Я моргала до тех пор, пока изображение не сфокусировалось, а его размытые края не окрасились в светлые тона.

Кричала не я – это вопила женщина, рухнувшая на ковер, пока вокруг нее собирались прихожане. Она все еще взывала к святой Агнес, и я, как неловкий участник ее представления, опустилась на колени перед алтарем, вытянув свою красную, покрытую шрамами руку; ее мог увидеть кто угодно.

Но никто не смотрел. Все были заворожены драмой, разворачивающейся в центре прохода; все, кроме одного. Леандр смотрел на меня. Чтица, с которой он беседовал, что-то говорила – задавала ему вопросы, – но он, казалось, не слышал ее, когда сделал шаг вперед и медленно потянулся к ониксу на своем перстне.

Я поспешила ретироваться. Что-то произошло с Восставшим – что-то ужасное; совсем не чувствовалось его присутствия. Я поднялась и направилась прочь, боль проникала в мой череп глубже с каждым новым шагом, я даже не заметила, как из складок плаща выпала перчатка… и осталась лежать на камнях.

Мимо проплывали колонны; с витража на меня взирали святые. Окованная металлом дверь, темнота лестницы, а затем удушливые облака благовоний, которые обжигали мои легкие подобно огню. Из мрака возвышались статуи, безмятежно смотрящие на окружающих.

Спасаясь в полуслепом отчаянии, я наткнулась на склеп собора. На ощупь отыскала дверную нишу. Там должен быть выход, путь в катакомбы.

Пошатываясь, я чуть не налетела на бледную фигуру со свечой, окутанную дымом: молодую женщину в белом, застывшую от удивления. Риза, вышитая золотом.

– Оставь нас, – раздался голос с лестницы, и она послушно развернулась и исчезла, проскользнув мимо высокой, грозной фигуры на ступеньках. – Артемизия, – сказал Леандр. Его лицо выглядело спокойным, но глаза покраснели. – Ты же упала?

Судьба Восставшего вытесняла другие мысли; все остальное казалось мелочью по сравнению с этим. Я непонимающе взглянула на него, и он повторил.

– В реку – ты же упала?

Я ничего не ответила, но мое лицо, должно быть, подсказало ему ответ. Задыхаясь, он с недоверием рассмеялся.

– Нет. Ты меня одурачила.

– Думаю, ты уже привык к этому, – произнесла я и вернулась к поискам двери.

Это не казалось мне оскорблением, лишь правдой, но он, похоже, воспринял мою реплику именно так. По камню застучали шаги, на мое плечо легла рука и рывком развернула к себе. Перед взором поплыли пятна, когда клирик наклонился, чтобы наши лица оказались на одном уровне. Теперь, когда Леандр оказался ближе, я увидела, что он вовсе не так спокоен, как мне казалось. Бескровные губы, напряженное лицо, дикие глаза – яркого изумрудного цвета даже в непроглядном мраке склепа. Я вспомнила, что говорил целитель Абелард о клириках – что они в конце концов теряют рассудок.

– Ты знаешь об алтаре, – произнес он, и его руки обхватили мои плечи; ткань моего плаща затрещала. – Зачем ты к нему прикоснулась? Что ты пытаешься сделать?

Эти вопросы удивили меня.

– Чтобы остановить тебя, – прохрипела я.

Он страдальчески зажмурился.

– Значит, я был прав с самого начала. Ты не контролируешь Восставшего, не полностью. Кем бы ты ни была, ты не святая. Мы похожи в этом, знаешь ли. – Что-то в собственных словах показалось ему ужасно забавным. Я думала, что он снова рассмеется или даже всхлипнет, но вместо этого он слегка встряхнул меня. – Артемизия, что бы он тебе ни говорил, в чем бы он ни убеждал тебя – ты не можешь ему доверять. Тебе нужно перестать слушать его. Это монстр.

Разве он не понял? Восставшего здесь больше нет. Внутри меня осталась кровоточащая рана, место, откуда он был вырван. Сквозь боль я сосредоточилась на лице Леандра, чтобы он понял: когда я отвечаю ему, то говорю серьезно.

– Я знаю.

Его глаза расширились за мгновение до того, как моя голова с тошнотворным хрустом врезалась в его нос. Я едва ощутила удар – что, вероятно, не было хорошим признаком, – но он зашатался и упал, едва не налетев на статую святой. Священник коснулся своих губ и взглянул на пальцы, затем снова на меня.

– Ты больше не сбежишь от меня, – заявил он и поднес окровавленную руку к своему кольцу.

На этот раз произошло то, чего я прежде не видела. Из реликвии, поднимаясь вверх и формируясь в силуэт, начал вытекать серебристый пар. И тут я осознала, что однажды уже наблюдала нечто подобное. В монастыре, в часовне, матушка Кэтрин призывала своего Расколотого за пределы его реликвии, чтобы отогнать других духов.