Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны - Венди З. Голдман

квалифицированных рабочих в эвакуации устраивались на работу и поддерживали в доме порядок, пусть даже жила семья в землянке: они прибирали, чинили и стирали белье, заботились о родных. Дополнительный труд, которым женщины занимались без всякой награды и зачастую после долгого рабочего дня, существенно менял жизнь остальных членов семьи и даже влиял на их способность выжить. Молодые рабочие, отправленные на отдаленные предприятия без семьи, сталкивались с огромными трудностями. На «Сельмаше» в Узбекистане и на заводе № 714 в Саратове не успели построить бараки, поэтому молодые рабочие были «вынуждены отдыхать по разным углам завода – там „где не гонят“»[705]. На Кировском танковом заводе, заводах № 200 и № 78 и Магнитогорском металлургическом комбинате рабочие спали на лестницах, в конторских помещениях, в коридорах. В Магнитогорске произошел страшный случай: двое молодых рабочих уснули у доменной печи и сгорели заживо, когда расплавленный металл вылился наружу и их обдало дождем огненных брызг[706].

Летом и осенью 1942 года ВЛКСМ и ВЦСПС начали проводить проверки, выясняя, в каких условиях живут молодые рабочие. Первая инспекция, прибывшая в Челябинск в июне, обнаружила, что из 9500 молодых рабочих, присланных на семнадцать предприятий, 5830 человек бежали. Причины были очевидны. В общежитии треста № 22 отсутствовал потолок. Зимой рабочие спали на заводе, чтобы не замерзнуть насмерть. В общежитии оборонного завода имени Колющенко, оборудованном многоярусными нарами, в комнате теснилось по пятьдесят человек; молодые люди спали вповалку. Женское общежитие Кировского завода представляло собой тесное, скудно обставленное подвальное помещение. Девушки, которым повезло больше, спали на нарах; остальные ночевали на заводе[707]. Один инспектор заметил:

Безобразия, которые имели место в общежитиях Кировского завода, буквально не поддаются описанию. И все потому, что ни директор завода, ни нач. цехов, ни партийные и профсоюзные организации даже не заглядывали до последнего времени в общежития и сами не представляли себе, что в них делается и кто в них живет. Бараки, где живут взрослые рабочие, представляют собой проходной двор, любой посторонний человек, не имеющий отношения к заводу, мог придти в любое время дня и ночи в барак и занять койку[708].

Не лучше обстояло дело и в общежитиях других предприятий: грязь, вши, никакого надзора и контроля. Двери не запирались, в общежития мог проникнуть любой человек с улицы, в них процветали воровство, травля и хулиганство. У многих молодых рабочих не было запасной смены белья или одежды. Один из проверяющих сообщал: «Учащиеся ходят везде в одних и тех же грязных промасленных блузах и куртках, в которых работают на производстве. Плохо поставлено дело с ремонтом одежды, обуви и со стиркой белья». Стирать и чинить одежду было негде, иголки и нитки для личного пользования рабочим не выделяли. Когда рабочие ходили в баню, после мытья они надевали ту же засаленную одежду, которую только что сняли[709].

Из-за постоянного холода, грязи, клопов, скудного питания и физического напряжения подростки часто заболевали, но большинство врачей и медсестер ушло на фронт. На медицинскую помощь выделяли мало средств, малочисленным был и персонал. Некоторые подростки, не привыкшие заботиться о себе самостоятельно, умерли от недостатка внимания и ухода. Один мальчик, учившийся в ленинградском ремесленном училище и вывезенный в Челябинск, три дня пролежал в общежитии, пока врач не диагностировал у него воспаление легких. Через несколько дней мальчика забрали в больницу, где он умер. На Магнитострое, обширной стройплощадке Магнитогорского металлургического комбината, молодого рабочего, у которого нашли вшей, отправили на санпропускник. Вернувшись, он обнаружил, что его койку занял другой рабочий. Он пошел на завод искать, где бы прилечь. Через восемь дней изможденный рабочий, едва стоявший на ногах, доплелся до общежития и лег прямо на голом полу. Два дня спустя он умер[710]. Эти рассказы, передаваемые инспекторами, относятся к числу самых страшных примеров повсеместных лишений военного времени и небрежности руководства. По словам одного инспектора, порой подобная халатность «граничила с издевательством и преступлением». На молодого рабочего, потерявшего глаз, бригадир завел дело за прогул, когда тот был в больнице, и суд постановил вычесть 25 % из зарплаты обвиняемого. Ни бригадир, ни судья, по-видимому, не были осведомлены о смягчающих обстоятельствах. Бригадиру, обеспокоенному текучестью кадров и поглощенному производством, некогда было выяснять причины отсутствия. На одном только Магнитострое более чем тысячу молодых рабочих наказали за неявку, многих – невзирая на независящие от них обстоятельства: болезнь, отсутствие обуви или верхней одежды, трагедию в семье. Инспекция в отчете возлагала ответственность непосредственно на директоров и других руководителей, прося наказать не только «нарушителей трудовой дисциплины», но и «руководителей предприятий, которые показывают бездушное отношение к молодым кадрам»[711].

Ранее комсомол обвинял в плохих условиях руководство ГУТР, но летние расследования показали, что на предприятиях условия такие же, как и в ремесленных училищах. В итоге ВЛКСМ и ГУТР объединили усилия, требуя улучшений. В обращении к Наркомату торговли по поводу нехватки продуктов в заводских столовых Михайлов и Зеленко, заместитель председателя ГУТР, отметили затруднение, касавшееся всех мобилизованных рабочих: руководители предприятий должны были взять на себя обязанности, обычно выполняемые членами семьи: «Не имея своих семей, проживая в общежитиях предприятий и на частных квартирах, молодые рабочие лишены возможности самостоятельно организовывать дома, как это делают кадровые рабочие, питание, стирку белья, одежды и обуви. В результате неналаженности бытового обслуживания молодых рабочих, они не закрепляются на ряде предприятий и бегут». Михайлов и Зеленко однозначно давали понять: пока из‐за войны молодые рабочие вынуждены жить вдали от дома, руководители предприятий обязаны заботиться о них не только на рабочем месте, и пока они не станут этого делать, удержать рабочих не получится[712].

Летом и осенью 1942 года ВЛКСМ настойчиво обращался в наркоматы, требуя улучшения условий. В августе и сентябре он начал новые проверки на предприятиях авиационной, танковой и угольной промышленности. По наблюдениям одного инспектора, в худших условиях оказались молодые рабочие на предприятиях, подведомственных Наркомату танковой промышленности, в особенности на Кировском танковом заводе. Почти 45 % из примерно 35 000 рабочих, занятых в танковой промышленности в Челябинске, составляли юные выпускники ремесленных училищ. Однако директора заводов брали их на вакансии с маленькой зарплатой, несоизмеримой с их навыками. Например, квалифицированные механики занимались погрузкой и разгрузкой. Начальники цехов не могли уследить за своими рабочими, поэтому учет посещаемости и рабочего времени находился в полном беспорядке. Люди, не имеющие отношения к заводам, забредали в цеха и спали в коридорах[713]. Из-за задержек с поставками, отсутствия транспорта и других сбоев не соблюдался график