Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны - Венди З. Голдман

заключенные и их непосредственные начальники подделывали цифры в отчетах, чтобы получать дополнительные пайки, вести работу в более приемлемом темпе и выжить. В 1942 году, по мере того как строительство приближалось к завершению, Безымянлаг сжимался, а часть его рабочей силы перевели на другие объекты за пределами Куйбышева[735]. На пике своей деятельности Безымянлаг, одно из крупнейших подразделений ГУЛАГа, во многом способствовал успеху советской авиационной промышленности. Но цена этого успеха была страшной. Безымянлаг стал одним из первых примеров, демонстрирующих ужасающий уровень смертности и заболеваний, который в 1942–1943 годах отличал весь ГУЛАГ. Аналогичным образом развивалась ситуация в Тагиллаге, созданном для развития черной металлургии и оборонной промышленности в Нижнем Тагиле, втором по величине городе Свердловской области[736].

Помимо лагерей и колоний, в число трудовых ресурсов НКВД входили и ссыльные. Представителей депортированных групп считали не подходящими для военной службы, поэтому из них образовали объединение, в народе известное как трудовая армия; более официально они именовались «трудармейцами». Термин «трудармейцы» неоднократно встречается в правительственных постановлениях и документах – в отличие от «трудармии», не получившей широкого распространения, поскольку эта так называемая армия представляла собой не единое целое, а скопление разрозненных бригад, колонн и батальонов[737]. Как рабочая сила трудармейцы занимали промежуточное положение между мобилизованными Комитетом свободными гражданами и узниками ГУЛАГа, работавшими на предприятиях, или, если воспользоваться выражением историка Григория Гончарова, предполагалось, что трудармейцы будут жить как заключенные, а работать как вольные. Как и мобилизованные вольнонаемные рабочие, они получали зарплату, находились на предприятиях вдали от дома и не могли уйти с работы, когда захотят. За ними не числилось никаких преступлений. Но, как и заключенные, они жили в охраняемых казармах или лагерях под надзором НКВД. В отличие от обеих категорий, они принадлежали к социальным или этническим группам, вызывавшим недоверие у государства, и, как предполагалось, должны были находиться под контролем НКВД лишь на время войны. Их зарплаты составляли примерно три четверти того, что получали гражданские рабочие, и они платили те же налоги, что и вольнонаемные, но НКВД вычитал с них деньги за жилье, питание, одежду, постельные принадлежности и социальное страхование, чтобы возместить затраты на содержание их лагерей. Размеры их зарплат определяло лагерное начальство с учетом поведения рабочих. Трудармейцам полагались такие же продовольственные нормы, как и вольнонаемным, но, чтобы получить их, они должны были выполнять больший объем работы. Те, кому не удавалось выполнить план, порой получали всего триста или четыреста граммов хлеба, самое большое – восемьсот калорий. Кроме того, в отличие от предприятий, в такие лагеря не поступали дополнительные продукты с огородов, колхозных рынков или из подсобных хозяйств. Выжившие вспоминали, как люди, доведенные голодом до отчаяния, предлагали поварам и другим работникам столовой обручальные кольца или золотые коронки за одну только лишнюю миску каши. Самым слабым, тем, кто уже не в состоянии был выполнять норму, оставалось лишь копаться в помойных ведрах в поисках рыбьих костей и объедков[738]. На танковый завод № 183 (Уральский танковый завод) в Нижнем Тагиле привезли 12 000 трудармейцев в крайне потрепанной одежде, без обуви и пальто, а поселили их в худших бараках, где не было ни кроватей, ни постельного белья, ни отопления, ни воды. Многие уже болели, а некоторые были истощены. Нескольких человек поймали на воровстве в полях ближайшего совхоза, но ни у милиции, ни у районного прокурора не хватило духу их осудить[739]. Тем не менее условия, в которых жили трудармейцы, не слишком отличались от обстановки, окружавшей многих молодых вольнонаемных, а смертность среди них, несмотря на высокие показатели, все же была значительно ниже, чем среди заключенных. В лагерях, где в 1943 году жили как арестанты, так и трудармейцы, смертность среди заключенных достигала 21,3 %, цифры, близкой к общему уровню смертности в ГУЛАГе, тогда как среди трудармейцев этот показатель был вдвое меньше. Однако за средними показателями стояла существенная разница между лагерями – важную роль в судьбе заключенных играло отношение к ним лагерного начальства[740].

Исаака Сермана, еврейского солдата из Эстонии, после эвакуации в Омск попросили помочь в формировании эстонской дивизии, в конце концов разросшейся до размеров Эстонского корпуса. Тогда он обнаружил, что многие его новобранцы успели побывать в трудармии. Вот как он описывал их состояние, когда они прибыли для прохождения воинской подготовки:

Они воевали южнее Эстонии, уже Эстония была в руках немцев. И вот, перешли к немцам очень большое число солдат и офицеров, особенно офицеров. И после того сняли с фронтов всех эстонцев. А нас оттуда, так как был приказ Сталина, нас тоже сняли. <…> Ребята, например, которые были мобилизованы из Эстонии, и были в рабочих полках [трудовой армии] на севере, когда приехали, они там голодали. Они были больные, и умирали, как мухи. Но они все стали здоровыми людьми в Сибири, когда их вывезли. Так что все же такого голода настоящего не было. Зато голодали наши родители и те, которые были в тылу, у них же ничего не было, кроме 200 г хлеба в день – и все. Я считаю, что очень хорошо на нас действовал сибирский климат, чистый воздух. Климат без влаги, без моря, в сосновом лесу. Из сосновых побегов делали настой и пили, так что цинги и авитаминоза у нас не было. У нас были хорошие, очень хорошие врачи. Было, конечно, очень тяжело, бывали тяжелые дни. Бывали дни мороза, и было очень тяжело вначале с ребятами, довести их до порядка, до дисциплины армейской[741].

В конце концов дивизию послали сражаться на Калининский фронт, где она понесла серьезные потери. Серман получил орден Красной Звезды за участие в Великолукской операции в декабре 1942 года.

По оценкам историков А. А. Германа и А. Н. Курочкина, за годы войны в трудармию зачислили более 315 000 этнических немцев, то есть 30 % тех, кто находился в ссылке[742]. Депортация этнических немцев началась через два месяца после начала войны. 28 августа 1941 года Верховный Совет СССР издал указ, где утверждалось, что среди поволжских немцев притаились десятки тысяч диверсантов и шпионов, поэтому немцы подлежат массовой высылке в сельские районы Сибири, Казахстана и прилегающих регионов. В тот же день еще 96 000 граждан немецкого и финского происхождения выслали из Ленинграда и близлежащих областей. Три дня спустя Политбюро объявило, что этнических немцев мужского пола в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет, живущих в крупных промышленных регионах Украины, будут отправлять в строительные батальоны. Исполнить это