Смерть заберет с собой осень - Эмма Рид Джонсон

меня оставалось несколько месяцев. Эти мысли душили меня последние несколько недель. Я игнорировал их, притворялся, что всё хорошо. Верил в собственное бессмертие, отчасти осознавая свою неправоту, но услышать это вот так от другого человека – совсем другое.

– Ох, сколько же всего ты упускаешь, Акира! – продолжал говорить он, растягивая слова. – Ты когда-нибудь был в Европе?

Я отрицательно мотнул головой. Из-за моей болезни мы нечасто куда-то летали.

– Зря. – Парень задумчиво вглядывался в стену над моей головой. – Ничто не может передать красоту католических соборов, витражей и песнопений. Когда я впервые стал свидетелем подобного в небольшом соборе Милана, у меня перехватило дух, и каждой клеточкой своего осквернённого тела я прочувствовал всю божественную благодать.

Я не понимал, к чему он клонил.

– Ладно, не все разделяют тягу к путешествиям. Может быть, тут ты и не так много потерял – не больше, чем большинство твоих бывших одноклассников, я полагаю. – Он снова взглянул на меня с какой-то жалостью и вместе с этим с наслаждением. – Насколько я знаю, большинство японцев не так уж и часто выезжают за пределы страны…

Он чуть размял плечи, выгибаясь и похрустывая шеей. Тяжело вздохнул, словно прикидывая что-то в уме.

– Каково это – осознавать, что завтра можешь умереть, а?

– П-попробуй сам, – буркнул я. – Мгм.

– А ты смешной. – Он усмехнулся. – Жаль, что ты далеко не первый такой смешной человечек у Юки и наверняка не последний.

Я как-то нахохлился и обиженно задышал. Разумеется, что я не был ни первым, ни последним человеком в его бесконечной жизни. Мир не рухнет после моей смерти, но было невероятно больно осознавать, что я не буду свидетелем всего того, что произойдёт позже: через год, два, десять.

Меня коробило от мысли, что я не увижу племянников, ведь наверняка Асахи и Мэй захотят завести детей. Раньше я всегда мечтал стать крутым дядей и дарить им потрясающие подарки, которые не захотят покупать другие взрослые. Стану им другом, может быть, примером. Я бы поддерживал все их идеи и играл бы с ними в дурацкие, но такие забавные игры. Мы бы могли вместе проказничать и доводить Асахи до белого каления – в хорошем смысле.

– Слушай, – когда он понял, что ударил в нужное место, то начал напирать с новой силой. – А как твоя семья? Как думаешь, твои мама и папа выдохнут с облегчением, когда узнают, что ты умер?

От злости у меня всё внутри перехватило и опалило огнём. Щёки начали гореть. Однако даже сейчас я не мог возразить ему, ведь это могло быть правдой: мы все так устали, не я один, они – тоже. Я вспомнил отца, который опустился до того, что брал сверхурочные просто для того, чтобы не пересекаться со мной лишний раз. Это меня ранило и обижало. Обхватывало всё моё нутро неимоверной тоской и обидой, точно мне было не двадцать, а только десять.

Каждый раз во мне просыпался капризный ребёнок, который желал только одного – возможности прожить долгую и счастливую жизнь, – но раз мне не давали столь желанную игрушку, то этот ребёнок начинал беситься и крушить всё подряд.

Я бессильно смотрел на своих родных и понимал, что одно моё существование невероятно тяготит их, поэтому внутри злился, мечтая заставить их страдать, как только я испущу свой последний вздох. Пускай умом я понимал, что это глупо, казалось, этого всё равно было недостаточно.

– О, вот оно что! – Парень энергично закивал. – Ты – обуза. Больная и плаксивая.

– Не плаксивая, – огрызнулся я. – Отвали.

– Да? – Он удивлённо вскинул брови. – Тогда почему ты сидишь и рыдаешь?

Смысл его слов дошёл до меня не сразу. Я машинально потянулся ослабшей рукой к щеке и вытер тыльной стороной ладони влажные щёки. Сам не заметил, как заплакал. Насколько же низко и отвратительно я выглядел; насколько ничтожным и слабым – жалким нытиком, который только и умеет, что рефлексировать и страдать.

– Не хотел бы я быть тобой. – Он облизнул губы и пожал плечами. – Сплошное разочарование для своей семьи, не увидишь мир, не реализуешься как человек, навсегда оставшись чем-то средним между подростком и взрослым, – ни рыба ни мясо, знаешь ли, да и Юки… Ха-ха, может, он с тобой из жалости?

– Нет…

– Уверен?

И я не был уверен. Ни в чём. Юки так часто смотрел на меня с тоской, что мне делалось дурно. Может, этот парень прав? Может, Юки просто сжалился над глупым умирающим мальчишкой? Может, ёкаям настолько скучно живётся или у него синдром спасателя? Я не знал точной причины, но почему-то засомневался в его честности. Мне было тяжело доверять, сложно верить в то, что кто-то во мне нуждался, ведь я был… никем.

За свои двадцать лет я ничего не добился: кто-то из моих знакомых уже начал строить карьеру, заводить семьи, совершенствоваться. Ивасаки-кун стал ассистентом нашего профессора, мой бывший одноклассник играл в довольно популярной группе, девочка с потока выиграла конкурс мангак и теперь рисует для одного из самых крутых журналов, а я?.. А я только и делал, что беспорядочно и уныло ковырялся в самом себе, пытаясь смириться со своей безрадостной участью, ведь какой смысл стараться, если конец наступит совсем скоро?

Таким жалким я себя давно не ощущал.

– Вот поэтому ты и неудачник. – Он ткнул в меня пальцем, надавливая так, будто пытался проделать во мне дырку. – Поражаюсь твоему узколобию и терпению.

– Мгм.

– Ты не думал оборвать всё это?

Его слова звучали так простодушно, но они всё равно вызвали во мне бушующую волну страха и горечи; заставили вспомнить тот вечер на станции или как я сидел в душе и раздирал свою кожу до крови, потому что мне было тесно находиться в собственном теле. Я хотел стать свободным и счастливым, но улыбаться больше не получалось. Думать о жизни, когда ты стоишь на пороге смерти, – тоже.

– Зачем ты продолжаешь бороться, Хагивара Акира? – Он всё никак не умолкал, и это сводило с ума. – Для чего ты так стараешься? Зачем…

– Замолчи! – из последних сил рявкнул я, скатываясь ещё сильнее. Голова раскалывалась, пульсировала. Я прерывисто задышал, глотая ртом воздух, которого мне отчаянно не хватало. – Замолчи…

Он поджал губы:

– Миру станет только лучше, если ты умрёшь…

– Замолчи…

– …если ты исчезнешь…

– Замолчи…

– …если перестанешь существовать.

Парень резко поднялся. Он смотрел на меня оценивающе и надменно, точно видел перед собой вонючую мусорную кучу, которую вывалили ему на порог. Он с минуту подождал, расшвыривая носком ботинка белый искристый снег, а затем наступил