Смерть заберет с собой осень - Эмма Рид Джонсон

что она хотела вновь его перебить: – Хагивара-сан, пожалуйста, выслушайте меня.

– Простите.

– Есть лекарство, которое поможет немного замедлить процесс развития болезни, но полностью остановить его не сможет. – Хорики-сенсей глубоко вздохнул, разглядывая каждого из нас по отдельности. В его голосе можно было различить скорбные нотки, но в действительности ли ему было тяжело выносить мне диагноз или за годы лечения он выработал в себе стойкость ко всему такому? – И, хоть зачастую пациенты с этим диагнозом не живут дольше пяти лет, бывают исключения. Например, Стивен Хоккинг, вы наверняка о нём слышали. Он болел практически всю свою жизнь и всё равно сумел прожить достаточно долго и ярко, оставив после себя невероятно большой след в истории и науке…

Когда он заметил, что никто особо не отреагировал на его слова, вежливо поклонился и поспешил на выход:

– Что ж, тогда оставлю вас ненадолго.

* * *

Отчего-то я не чувствовал себя расстроенным. Казалось бы, мне в прямом смысле вынесли очередной смертный приговор, который будет сопровождаться мучительной беспомощностью, но всё сказанное доктором пронеслось мимо меня. Его слова ловко меня обогнули, ударяя прямо по моим родителям, поэтому я не был особо удивлён, когда отец, потоптавшись у койки, сбежал из палаты, а мама прорыдала навзрыд не меньше получаса, залив слезами всё моё одеяло.

К вечеру, когда часы посещений закончились, их попросили уйти, и только после этого я вздохнул спокойно. Сполз с кровати, почёсывая перебинтованную руку. Дверь в мою палату была приоткрыта, поэтому я видел редких пациентов, без дела слонявшихся по пустынным коридорам, залитым неестественно белым светом.

Сам же я подошёл к широкому подоконнику и, упёршись в него руками, всматривался в яркий пейзаж вечно бодрствующего Токио: высотки вдалеке никогда не угасали, рекламные баннеры сияли со всех сторон, и жёлтые круги фар скользили друг за другом, сливаясь в бесконечную яркую полосу из света.

Я шмыгнул носом, пытаясь расковырять небольшую царапину на подоконнике, но жёсткий пластик никак не поддавался. Развернулся, пытаясь усесться на него, но увидел позади себя Юки – тот сразу же прикрыл дверь, погружая нас во мрак, нарушаемый лишь блеском с улицы.

Как обычно, он выглядел встревоженным, словно только и ждал, когда же я уже скажу, что всё кончено:

– Привет.

– Привет, – кивнул я, оставляя попытки сесть на подоконник.

– Ты какой-то… спокойный.

– Я? – мне пришлось переспросить. – Спокойный? Хм-м…

Его слова меня немного озадачили, но он был прав. Почему-то на душе была такая лёгкость, точно я сдал все экзамены на отлично. Я не мог объяснить самому себе эти эмоции, хотя отчаянно этого хотел: может, всё дело в том, что это уже второй диагноз, который предполагает мою скорую кончину? Мне даже казалось это в какой-то степени забавным, и я был бы не прочь погадать, какая из болезней убьёт меня первой.

– Что-то случилось? – Он нервно сцепил пальцы, заламывая их из стороны в сторону. – Врачи что-то обнаружили?

– Всё-то тебе надо знать. – Я попытался перевести разговор в шутку, но моя колкость прошла мимо него. – Да ладно тебе, Юки-кун…

– Акира… – Он протянул ко мне руку, но в последний момент отдёрнул её, будто боялся мне навредить. – Я же тоже переживаю.

Обычно его забота и волнение казались мне в какой-то степени трогательными, но на этот раз его тревога вызывала во мне только отторжение. Ещё никогда Юки так сильно не раздражал меня, как в тот вечер в моей палате, когда мне в кои-то веки хотелось улыбаться и смеяться над иронией судьбы, что преследовала меня по пятам в жадных попытках поглотить без остатка.

Я отвернулся, не сдерживая улыбку. Закусил нижнюю губу, немного её оттягивая, и недолго думая буднично произнёс:

– Теперь умирает мой мозг или нейроны… мышцы… В общем, что-то такое, я так и не понял.

Юки молчал, а я старался на него не смотреть.

Развернулся к нему спиной и, запрокинув голову, разглядывал гладкий потолок. Очень хотелось, чтобы хоть какие-то мысли посетили мою несчастную голову, но вокруг меня словно бы образовалась необъятная пустота, которая не позволяла мне не то что думать, а даже фантазировать, точно мой мозг уже умер или вошёл в спящий режим.

– И сколько времени осталось?.. – осторожно поинтересовался он.

– Не знаю. – Я небрежно пожал плечами. – От нескольких месяцев до нескольких лет, но не забывай, что помимо этой штуки у меня полно других… болячек. – Я скривился. – Может, уже завтра утром я не проснусь, кто знает.

– И что ты планируешь делать?

Юки схватил меня за плечо и с силой развернул к себе. На его лицо опустилась тень, напоминающая мне траурную вуаль. Наверное, я никогда ещё не видел его до того мрачным и вместе с тем отчуждённым; он спрашивал меня, но при этом казалось, что обращался он к кому-то постороннему, не ко мне.

Меня это разозлило.

Меня раздражала сама мысль, что я должен был что-то делать, словно у меня был выбор. Все его проповеди о жизни казались не больше чем просто сюром и насмешкой, ведь это было равносильно тому, если бы он начал говорить утопающему строить плот в открытом море – я был загнан в угол кучей различных обстоятельств и при всём желании не мог ничего сделать.

Я стряхнул его руку, едва сдерживая бурлящий гнев, готовый вырваться и опалить всё вокруг своим неутихающим пламенем, и оттолкнул его.

– Ты прикалываешься? – сквозь зубы пробормотал я. – Ты правда спрашиваешь об этом?

– Да.

– Тогда подумай ещё разок и сложи два и два. – Почему-то мне резко захотелось заплакать, но, прикусив изнутри щёки, я попытался унять ноющую боль в сердце болью во рту. – Что ты предлагаешь мне делать? Хорошо, допустим… допустим, я решусь на операцию на сердце, произойдёт чудо и его вылечат! Ха-ха… – Я распалялся всё больше и, вскинув голову, посмотрел прямо в его испуганные глаза. – Месяцы физиотерапии, и я… О нет, на ногах я уже не окажусь, потому что то, что происходит тут, – я ткнул пальцем себе в лоб и несколько раз постучал, – атрофирует мои мышцы, и я буду прикован к инвалидному креслу…

Я заметил, что Юки хотел меня перебить, но я выставил вперёд руку, как бы призывая его к молчанию. Он пытался игнорировать это, но моё узколобие не ведало границ, поэтому я продолжал, так и не дав ему вставить ни слова:

– …и ладно, если буду просто прикован, но нет, ведь с каждым месяцем, неделей, днём моё состояние будет только усугубляться, и вскоре я не смогу даже шевелить головой…