Фарфоровые куколки - Лиза Си

Хидео, который тоже был гражданином Америки. Кимико, я в жизни не видел ничего страшнее. Что они с ним сделали… А нам с отцом еще надо было добраться до берега… — Йори с трудом держал себя в руках.

У меня сердце разрывалось от жалости к Йори и отцу, оказавшимся в море, беспомощными, с изуродованным телом любимого сына и брата. Мне было не найти слов, чтобы выразить свои чувства.

— Маму и отца отправили в специальный лагерь…

— В Аризоне, — закончила я. — Знаю. Ты от них не получал вестей?

— Нет, и не писал им, не хочу, чтобы меня обвиняли в соучастии. А ты?

— Я им тоже не писала. Только что узнала о том, где они.

— Ну, сейчас не надо этого делать, — велел он, хоть в его голосе и слышалось явное сожаление.

— Шиката га наи. Ничего не поделаешь, — добавил он, и мне показалось, что я слышу мамин голос, произносящий эти слова.

Мы посидели еще несколько минут в молчании. Лагерь был настолько убог, моя семья так пострадала, а моя прежняя жизнь была разрушена до основания. Мне казалось, что ничего хуже с нами случиться уже не может. Оправимся ли мы когда-нибудь от понесенных потерь?

Йори вздохнул, а потом спросил:

— Пойдем обедать?

Я была ужасно голодна, да и предаваться унынию никогда не входило в мои привычки.

Йори отвел меня в столовую, которая находилась в его блоке.

— А у меня есть для тебя сюрприз, — сказал он.

Мы взяли металлические подносы и встали в очередь. На раздаче еду нам просто разложили в тарелки, не интересуясь, хотим мы этого или нет.

Хлюп, хлюп, хлюп.

Потом мы пошли вдоль длинных столов, и Йори внимательно осматривал сидящих, пока не нашел тех, кого искал. Он поставил поднос на стол, за которым уже сидела семья: муж с женой и множество суетящейся, визжащей и рыдающей ребятни. Йори радостно улыбался, но я не понимала почему, пока муж с женой не встали и не поклонились.

Тетушка Хару и дядюшка Юни, вместе с детьми! Они настолько изменились, что я сначала их не узнала. Тетушка и дядюшка выглядели изможденными и какими-то не просто худыми, а даже маленькими по сравнению с прошлой нашей встречей. Дети выросли и, в отличие от родителей, не растеряли своей живости и напора. В общем, семья выглядела довольно здоровой, несмотря на все, через что им пришлось пройти.

У нас было всего лишь несколько минут для разговоров, потому что тетушке и дядюшке нужно было идти на работу. Перед уходом они спросили, не хочу ли я переехать в их барак, чтобы жить со своей семьей.

Все происходило так быстро, что я не успевала справиться с потрясением. Несколько дней назад я была в Голливуде, сегодня — на окраине мира. Возможность снова объединиться хотя бы с частью семьи стала мне небольшим утешением.

После обеда Йори отвел меня в свой барак и познакомил с соседями. Кто-то из них поделился со мной тем, что было лишним: зубной щеткой, мужской футболкой маленького размера, парой носков, свитером. Когда мои приобретения уже лежали рядом со мной, Йори сказал:

— Нас учили ни о чем не просить и не спрашивать, но… — Он обвел жестом все вокруг. — Жизнь изменилась, и прежние правила здесь не имеют смысла.

— Что ты хочешь знать?

— Где ты была и почему тебя так долго сюда не привозили?

Он хорошо меня знал, поэтому не удивился, что я выдавала себя за китаянку — за китайскую принцессу! — и танцевала в ночном клубе в Сан-Франциско.

— Я думала, что мне сойдет это с рук, — сказала я. — Но я ошибалась.

— У меня тоже все могло сложиться иначе. Большинству японцев разрешили остаться на Гавайях и жить обычной жизнью. — И он коротко и горько рассмеялся. — Мы нужны этим белым, чтобы поддерживать экономику острова, а с учетом войны и прочих мелочей там полно работы. Но у меня были проблемы семейного характера. Власти отправили меня на остров Энджел, где сфотографировали, сняли отпечатки пальцев и взяли анализы на все болезни, как будто я был чернорабочий.

— Мне очень жаль.

— Ты в этом не виновата. И, слушай, мне еще повезло. Топаз, конечно, не курорт, но могло быть и хуже.

Я вопросительно на него посмотрела.

— Это место сначала называлось «Лагерь для интернированных Сентрал, штат Юта», — продолжил он. — Потом его решили назвать, как ближайший город, но местные мормоны из-за этого чуть не поднялись в ружье. Поэтому назвали Топаз, в честь горы, которая…

— Да, я ее видела.

— Но мы называем его Долиной Ветров, потому что здесь все время идут пылевые бури. В общем, это место теперь стало пятым по величине городом в штате. Как тебе это? Здесь живет девять тысяч человек, считая интернированных и обслуживающий персонал.

— Так в чем же тут удача? — спросила я.

— В прошлом месяце правительство решило позволить таким, как я, вступать в вооруженные силы, — ответил он. — Но сначала каждый из нас должен был принять присягу. Нам пришлось ответить на некоторые вопросы. Например, готовы ли мы присягнуть в верности Соединенным Штатам и защищать эту страну от любого врага, внешнего или внутреннего, и отречься от верности японскому императору, и так далее и тому подобное. Для меня ответ был очевиден — да, готов, но для тех, кто привык к традициям, это было ужасно. У японцев нет права стать гражданами Америки, они не могут голосовать, их годами задирают и подвергают унижениям, а теперь их еще просят отказаться от императора! Потерять старые корни и не обрести новых! Стать людьми без государства! А потом нам предложили послужить в Вооруженных силах США, сразиться в бою. И я согласился и на это тоже.

— Ты рехнулся?

— Я скоро уеду на военную базу Кэмп-Шелби в Миссисипи, на военную подготовку.

— Ты не можешь сейчас уехать! Я только прибыла сюда!

— Сестренка, мне никто не говорил, что ты приедешь… В общем, армия организует отдельный японский отряд, который будет называться 442-й полковой командой. Я слышал, там будут другие ребята с Гавайев.

— Йори! Мы наконец-то встретились! Разве это не важнее сражений бок о бок с бывшими однокашниками?

— Самимасенга, мне жаль, но ты за все это время ни разу не попыталась со мной связаться, — жестко ответил он. — Откуда эта внезапная любовь сейчас?

— Наверное, я это заслужила, но ты собираешься воевать за них после всего, что они сделали с нашей семьей? После того, как они выгнали тебя сюда?

— Это наша страна, сестренка. Никогда об этом не