Фарфоровые куколки - Лиза Си

изменила мне с другим парнем — и то это было бы легче принять. А теперь я снова и снова представляю тот наш разговор. Так долго лгать! А я-то каков, не смог ее раскусить. Может, она и была права — я видел лишь то, что хотел видеть».

Я старалась не беспокоить его своими проблемами и отвлекала от тяжких мыслей, описывая новости, которые могли его развлечь: «Комитет военно-промышленного производства постановил виноград, выращиваемый на винных виноградниках Калифорнии, пускать на изюм для армии. Так что, когда вы с друзьями угощаетесь этим лакомством, оцените и наши жертвы для вас!» Или: «Сегодня дирижабль заметил с воздуха вражескую подводную лодку недалеко от моста Золотые Ворота. Сбросив мины, ребята потопили кита».

Мне хотелось, чтобы на его лице появилась улыбка, потому что это могло облегчить ему страдания.

Вышел фильм «Алоха, мальчики!». Парадоксальность Голливуда заключалась в том, что даже плохой фильм делает хорошую рекламу песне, наряду или номеру. Проснувшись на следующее утро, все владельцы развлекательных заведений пожелали, чтобы я выступила у них с танцем, который создала за считаные минуты.

Мне хотелось стать китайской Элинор Пауэлл[27], излучать ее утонченность и грацию. Однако я стала известной благодаря обрывкам из сиамских и гавайских танцев.

Впрочем, какая разница? Я старалась называть вещи своими именами: я танцевала в стиле «азиатский винегрет». И конечно, я мечтала совсем не об этом, представляя себе Элинор Пауэлл, Джинджер Роджерс или Энн Миллер.

Однако несмотря на мою славу, ничто не могло развеять сгущавшиеся подозрения.

Атмосфера в клубе напоминала Плейн-Сити. В гримерной за моей спиной постоянно перешептывались, избегали меня, когда я возвращалась со сцены, игнорировали мои вопросы и комплименты. Постепенно враждебность стала выплескиваться и на публику. И тогда Чарли меня уволил. Я не верила всему происходящему, особенно после того, как он приходил ко мне с домашним супом, как помог мне стать знаменитой, а себе — хорошенько подзаработать на моей славе.

— Ты что, выставляешь меня? — спросила я.

Когда он кивнул в ответ, я попыталась защититься.

— Но ты же знаешь, что я не виновата, Чарли! Я бы никогда не навредила Руби.

Он выпятил подбородок, но я не сдавалась.

— Это мог быть кто угодно! Ирен, Беси! На воре, как известно, и шапка горит.

— Из-за тебя тут слишком много неприятностей, — сказал Чарли.

— Но я же хит программы! Кем ты меня заменишь? Сначала не стало Руби, теперь…

— Эстер исполнит свой номер с девушкой в золотой клетке.

— Ты шутишь? Так, может, это она…

— Грейс, ты — милашка, — перебил он меня. — Но я уже устал от пересудов и нытья. Ты принесла мне кучу денег, но мне надо думать о бизнесе. Я не могу позволить себе скандала, который скажется на заведении. Не могу поставить под удар годы усердного труда.

— Твоего усердного труда?

— У тебя все будет в порядке, в Чайна-тауне полно разных клубов.

Я покинула «Запретный город» с ярлыком «ВИНОВНА». И ничего не могла с этим поделать.

Получив мое письмо, Джо сразу же позвонил мне со своей базы. Он был взбешен новостью, но на этот раз это меня не испугало, потому что злился он не на меня, а на моих обидчиков. Он меня защищал. Довольно быстро в его словах зазвучало утешение.

— Ты справишься, Грейс. Ты не унываешь, и из этого испытания ты выйдешь еще сильнее, чем раньше.

Он был настолько убедителен, что даже я, на самом деле отчаянно жалевшая себя в тот момент, ему поверила.

Макс Филд меня тоже не подвел.

— Недальновидность Чарли станет благом для Чайна-тауна, — сказал он. — А мы заставим его сожалеть о том, что он позволил тебе уйти. Вот увидишь. Когда он придет к тебе просить прощения и умолять вернуться, вмажь ему хорошенько.

И Макс договорился о моих выступлениях на две недели в одном месте, на четыре — в другом. Может быть, я и была неунывающей, как сказал Джо, потому что я заканчивала сезон в «Скай Рум» у Рэнди Вонга, а на следующий вечер уже открывала новый, у Эдди Понга в «Кабла Хане». В течение шести недель я выступала с сестрами Лим, присоединившимися ко мне в «Львиной берлоге». Они снова сменили образ, отказавшись от шляп с бокалами мартини в пользу стилизованной военной формы, и стали петь репертуар сестер Энди: «Стрип-полька», «Не сиди под яблоней» и «Вот он, наш флот». Я выступала с «Веселым Маджонгом» в клубе «Шанхай» и даже однажды столкнулась с Ли Тай Минг на выступлении в клубе «Мандалэй». Я танцевала свои азиатские танцы, и моя слава продолжала расти. Теперь я могла войти в магазин одежды без Руби, и меня сразу узнавали.

Все лето Джо писал мне, иногда раз в неделю, иногда чаще. В его пространных посланиях все еще было много технической информации. Он только что прошел расширенный курс обучения пилотов на 650-сильном АТ-6, у которого были втягивающиеся шасси.

«Я не знаю, какие именно рейсы я буду выполнять — транспортные, перевозку бомб или грузов, — но я все же надеюсь стать летчиком-истребителем, — писал он. — Это самая опасная специальность, и она подходит мне больше всего».

Шли недели, и он все реже вспоминал о Руби. Тон его писем тоже изменился, и он стал засыпать меня вопросами: строю ли я планы на жизнь на пять лет вперед? Что я хочу делать после войны? Стоит ли ему становиться юристом или же лучше последовать зову сердца и стать летчиком коммерческих авиалиний, как он всегда мечтал?

Мне было сложно представить, что он хотя бы иногда вел с Руби такие разговоры. После того телефонного звонка он завел привычку звонить мне каждое воскресное утро. Я была все еще сонной, потому что возвращалась домой под утро, а он — бодрым и разговорчивым, только что вернувшимся из столовой, часовни или утреннего тренировочного полета. Мы говорили обо всем и ни о чем.

Не думала ли я о том, чтобы поучиться в колледже? Ему казалось, что меня может заинтересовать американская история или рисование.

— Или можешь изучать кинезиологию, — предположил он. — Это может оказаться полезным, если ты решишь заняться преподаванием танцев.

Вскоре мы уже смогли говорить об острове Сокровищ, и нам стало казаться, будто бы Руби никогда и не существовало. Мы искали и находили только хорошие воспоминания, потому что в конечном счете только они и имели значение.

— Я никогда не забуду нейлоновые чулки, которые ты мне подарил, — сказала я. — Сейчас я что угодно готова отдать за новую пару.