Терри Пратчетт. Жизнь со сносками. Официальная биография - Роб Уилкинс

– Ты же знаешь, что все это афера?

– В каком смысле?

И он рассказал мне историю, которая, возможно, зрела в нем уже давно, но только сейчас хлынула наружу, – историю о коте из Плоского мира, прожженном мошеннике, который придумал неплохую схему с поимкой крыс, но потом столкнулся с серьезными проблемами. Это была история Гамельнского крысолова с новым мрачным поворотом, и Терри рассказал ее от начала до конца, не сходя с места, словно его озарило прямо там, под сияющей картиной Пэрриша. А потом мы поднялись к нему в номер, я открыл ноутбук, он начал диктовать, а я барабанил по клавиатуре, изо всех сил стараясь не отставать.

«Крысы!

Они гоняли собак, они “всех кошек одолели, взбирались к детям в колыбели”, и…»[62]

И вот пожалуйста: и восемнадцати месяцев не прошло, а он уже получил медаль за «Изумительного Мориса и его ученых грызунов» (The Amazing Maurice and His Educated Rodents) – причем, к замешательству всех собравшихся корифеев, быстренько освободил ее от золотой фольги, чтобы откусить кусочек.

Небольшая ловкость рук, дамы и господа. Благодаря подсказке от Филиппы он получил месяц на подготовку розыгрыша. На выходных перед церемонией меня послали в Солсбери, чтобы подобрать шоколадную монетку подходящего веса и размера – такая в итоге нашлась в «Вулвортсе». Завидуй молча, Дэвид Блейн.

Это первая мейнстримная литературная награда Терри. «Добывайки» (The Borrowers) Мэри Нортон, «Голубиная почта» (Pigeon Post) Артура Рэнсома, «Обитатели холмов» (Watership Down) Ричарда Адамса, «Волшебный сад Тома» (Tom’s Midnight Garden) Филиппы Пирс… все это обладатели Медали Карнеги – как теперь и «Изумительный Морис» Терри Пратчетта. Может, отчасти из-за этого он и порывался отказаться от награды в 1996 году. Он так долго жаловался на отделенность от литературного мира – «16 лет презрения со стороны литературного истеблишмента», как писала The Guardian в репортаже с церемонии награждения Карнеги, – что во многом его нескончаемый снобизм стал для Терри своего рода поводом удалиться на окраину, где он мог чувствовать себя праведником в изгнании. Так что же будет, если традиционный литературный мир, как Терри его понимает, признает его и примет в свое лоно? Да, верно, премию присуждали библиотекари, что делало ее неоспоримо значимой, с точки зрения Терри. Но все-таки Карен Ашер, председатель жюри, недвусмысленно объявила «Изумительного Мориса» «выдающимся образцом литературного мастерства». Тут уж трудно избежать тревожного вывода, что Терри признали виновным в литературе.

«Писать для детей сложнее, чем для взрослых, если делать это хорошо»[63]. Так сказал Терри в речи на церемонии – и он в это искренне верил. Но и для тех, и для других куда легче писать с хорошим редактором, и, хотя он бы не признал этого на людях – возможно, даже под пытками, – с этим Терри более чем повезло14. Когда Дайан Пирсон в начале 2000‐х ушла из Transworld, самым логичным претендентом на работу со взрослыми книгами Терри стала Филиппа. Одним из первых романов, которые попали в ее руки, стал «Шмяк!» 2005 года – 34‐й роман о Плоском мире, в котором командующий Ваймс раскрывал тайну смерти гнома-демагога грага Бедролома. Филиппа быстро прочитала первый черновик и позвонила Терри с первыми мыслями. Они уже хорошо друг друга знали, и она решила обойтись без обиняков.

«Я ему сказала: “Это же детектив, Терри, а я дочитала книгу – и так и не поняла, кто виноват”».

На том конце провода воцарилось молчание, а потом звонок оборвался.

Той ночью Филиппе не давали уснуть мысли о том, не слишком ли много она на себя взяла, не испортила ли она ненароком пятнадцатилетние отношения, столь важные для ее работодателей.

На следующий день раздался звонок.

– Я пришел к выводу, что ты все-таки не придирчивая зануда, – сказал Терри. Опасность миновала, как и всегда. Он уже переделывал книгу, оттачивая сюжет и развязку, прислушиваясь к редактору, чтобы получился хороший роман – ведь в этом вся суть.

В декабре 1993‐го Терри и Лин продали Гейз-коттедж и переехали в Чалк-вэлли в деревне Уилтшир, под Солсбери, – в тот самый «особнячок Судного дня», колоритный и ласково скрипучий домик, сложенный из обветренных камней, ровно такой, в каком ожидаешь найти 45‐летнего автора бестселлеров. Переезд после стольких лет дался тяжело, особенно Лин, уже прикипевшей к Роуберроу и готовой остаться там до конца жизни. С другой стороны, теперь у Терри водились деньги – а что еще с ними делать? Так они стали жителями долины Чалк-вэлли, подошедшей под ключевой критерий Терри: достаточно далеко, чтобы о ней никто не знал, но в то же время в двух шагах от канцелярского магазина. Как сказал Терри: «Я мог бы купить шотландский остров. Но куда там пойти, когда в принтере кончатся чернила?»15

Они с Лин рассматривали и пару других домов. Чуть-чуть не согласились на местечко рядом с Милтон-он-Стором в северном Дорсете, где были 30 акров земли и свой ручей, огромный огороженный забором сад, за которым уже сорок лет ухаживал один и тот же садовник, а также конюшня и каретный сарай. Продавцы угостили их в саду чаем с пирожными, и они, пока сидели там, видели зимородка, а это добрый знак. И все-таки им показалось, что город слишком близко.

Еще им предлагали бывший дом викария под Аксминстером, в Девоне, – с планировкой почти как в настольной игре Cluedo и тайным ходом, идущим наискосок через подвал. Некоторое время Терри и Лин забавлялись идеей заказать реплики орудий убийства из «Клюдо» – свинцовой трубы, канделябра, кинжала, веревки и гаечного ключа – и разложить их по комнатам. Но рядом велась застройка, подползая все ближе, а она могла испортить все удовольствие.

И они вернулись к дому, который смотрели первым и который имел дополнительное преимущество: недалеко жила мать Лин. Он стоял в лощине, окруженный холмами. Вокруг – 67 акров пересеченной местности с луговыми цветами. Через участок текла речка Эббл, на берегах которой водились водяные полевки, а в свое время покажутся и зимородки, и в одном памятном случае – выдра16. Здесь хватало места для кур, овощей, фруктов, черепашек, домиков для сов – и даже овец. Были эти места богаты и историей. Зимой сквозь деревья проглядывал бывший дом прошлого премьер-министра сэра Энтони Идена, а продавец в сельском магазине еще помнил времена, когда к ним заезжал Уинстон Черчилль. Неподалеку находился Реддиш-хаус, где фотограф Сесил Битон принимал Грету Гарбо и приспособил второй этаж для петушиных боев – вот были времена, – хотя теперь там проживала певица Тойа Уилкокс, а петушиные бои давно запретили. Жил когда-то рядом и писатель Уильям Голдинг, похороненный на местном церковном кладбище.

Вдобавок ко