Услышь меня, чистый сердцем - Валентина Малявина
Шрифт:
Интервал:
Адвокат как-то странно посмотрел на меня. По всей вероятности, он удивлялся моему спокойствию. Но это самозащита организма, а не спокойствие. И я благодарю Бога, что Он в нестерпимо трудные моменты посылает мне такое самочувствие.
Адвокат пошел на свое место и сел спиной ко мне.
Прокурор же была визави. Теперь она, не отрываясь, смотрела на меня. Я тоже стала смотреть на нее. Она не отводит взгляд, и я не отвожу, словно мы играем в игру «кто кого переглядит». Она несчастнее, чем я. Она несчастнее меня даже сейчас. И это уже до конца дней ее.
Кончился перерыв.
Хорошо, я буду говорить свое последнее слово перед бездарными и зависимыми судьями моими.
Начала с того, что я совершенно убеждена в том, что весь состав суда, в том числе и прокурор, не сомневаются в моей невиновности.
Прокурор нагло хмыкнула и заставила всех обратить на себя внимание. После паузы я сказала, что суд на протяжении всех заседаний вел непродуктивные допросы так называемых свидетелей.
— В нашей трагедии никаких свидетелей не было. Единственный объективный свидетель — врач «скорой помощи», который подробно и правдиво рассказал, что было со мною и вокруг меня после его приезда.
Суд же опирался на обвинительное заключение, где причиной трагедии объявлена моя якобы творческая неудовлетворенность и зависть к успехам Стаса. В обвинении сказано еще сильнее: что я завидовала славе Стаса. Сочинители обвинения сделали Стаса лауреатом премии имени Ленинского комсомола, чего не было на самом деле. Мотивировки обвиняющей стороны в процессе суда не подтвердились. Обвинение рассыпалось.
Теперь об экспертизах. Экспертиза, сделанная в первый год следствия, говорит о самоповреждении. Эта экспертиза подписана специалистами, которые находятся в суде. Далее. Спустя несколько лет, в настоящий момент, эксперты также не исключают самоповреждения. Только теперь они заявляют, что я поранила пальцы после нанесения удара Стасу. Но доктор «скорой помощи» ясно и подробно рассказал, что поранил мне руку он, когда выхватил нож, и что до этого момента ни на моих руках, ни на моей одежде крови вообще не было. Следовательно, последнее заключение экспертов несостоятельно. Я несколько раз, устно и письменно, просила о повторе экспертизы, но суд почему-то отказал мне.
Я обвинила суд в том, что он пользовался не фактами, а слухами и пересудами о моей жизни.
— Но мне надо сохранить себя, — заявила я. — Сохранить, несмотря на катастрофическую перемену в моей жизни. Я уверена в своем будущем. И Стас всегда со мной.
Все. Заседание было окончено.
Машина уже пришла, и меня ждали, чтобы поехать в Бутырку. Конвоир разрешил мне сесть рядом с собой, тем более что боксик был кем-то занят. Ребята из «обезьянника» вежливо мне сказали:
— Добрый вечер.
Я поздоровалась с ними и ответила:
— Пусть он будет добрым, несмотря на все.
— Эх-хе-хе! — раздалось в глубине машины.
Братва поглядывала на меня, ни о чем не спрашивая. Они, конечно, знали, что прокурор запросила для меня десять лет.
Конвоир прикрыл глаза и тоже молчал. Так и ехали. Молча. Только рыженький «наркошка» спросил:
— Валентина, а когда приговор?
— Не знаю.
Приехали в Бутырку. Что делать — говорить девочкам по камере, что прокурор запросила десятку и что я уже произнесла последнее слово, или не говорить? Нет, не буду говорить. Для них это событие. Всю ночь будут обсуждать, а я не знаю, ехать мне завтра на приговор или судьи сделают паузу.
Дежурила Валя, которая Казачка.
По ее лицу я увидела, что она все знает. Спрашивает меня:
— Кота хочешь в камеру?
— Я буду плакать, когда вы его заберете обратно. Нервы мои нынче расстроены.
— Понимаю, — кивнула головой дежурная.
— Вы знаете, сколько лет мне запросила прокурор? — поинтересовалась я.
— Многие знают.
— Я не хочу, чтобы в камере знали.
— Ну и правильно, — Казачка открыла мне дверь камеры.
— Ну? — спросили девочки.
Я пожала плечами и спросила:
— А какой сегодня день?
Никто не знал.
А не все ли равно? Пусть мне отныне все будет все равно. Да не тут-то было. Нервы совсем разыгрались. Заснуть не могла.
Денёв поднялась ко мне и просит:
— Расскажи что-нибудь.
— Я устала, очень устала.
…Утром меня не вызвали, значит, можно валяться на шконке, читать, болтать, гулять во дворике и пить чай.
— Сегодня суббота! — весело объявляю девочкам.
И вдруг запела:
— «А нам все равно…»
Девочки оживились. Рая-мальчик стала смешно подпевать.
«Бойся бояться», — любил говорить Стас. Действительно, чего бояться? Кого? Их? Но они словно марионетки.
А еще Стас меня учил:
— Валена, вот ты упала в прорубь…
— Не хочу.
— Я к примеру говорю.
— Нет, не хочу.
— И все-таки послушай… Тебя река несет по течению, вниз… Вот-вот тебя не будет… Но ты знай, Валена, что между водой и льдом есть узенькая прослойка воздуха. Она-то тебя и спасет. Только не паникуй. Спасение-то есть!
К чему он мне рассказывал об этом солнечным весенним днем апреля 1978 года?
Значит, оставил он мне два завещания: не бояться и помнить о той прослойке воздуха подо льдом, которая может спасти.
Спасибо, Стас!
На следующий день тоже не вызвали.
27 июля 1983 года в шесть утра окликнули из «кормушки»:
— Малявина! С вещами!
Девочки не спали. Нина заботливо помогала мне.
Я ей тихо говорю:
— Нина, я не сказала, но прокурор запросила мне десять лет.
— Я знала.
Я подумала, что Нине об этом сказала, наверное, начальница.
— Нина, я уже не вернусь в камеру. Ты скажи девочкам, что я желаю им всего наилучшего.
— Хорошо, но все-таки попрощайся сама.
— Девочки! Сегодня мне будут читать приговор. Я прощаюсь с вами.
А у самой чуть ли не слезы.
Денёв поцеловала меня и уткнулась в подушку.
Рая-мальчик все повторяла:
— Как же так, Валюшка, ты больше не придешь к нам? Как же так?
Колючеглазая Валя старалась быть спокойной.
— Ну, с Богом! Не переживай особо. Ну их…
И я ушла.
Не понимаю, почему слезы наворачиваются. Странно как! И там, наверху, в камере «тяжеловесов», тоже наворачивались, когда прощалась со всеми. Странно…
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!