Академия при царском дворе. Греческие ученые и иезуитское образование в России раннего Нового времени - Николаос Хриссидис

Ивана Алексеевича Мусина-Пушкина, еще одного ученика Лихудов720. Иван Васильевич Бухвостов был сыном Василия Борисовича Бухвостова, стряпчего в 1667–1668 годах и стольника в 1671–1686 годах. При Петре Василий Борисович получил думный чин и стал думным дворянином, служил воеводой в различных городах, а в 1698 году стал окольничим (думный чин ниже боярина). Иван Васильевич Бухвостов стал стольником. Его племянник (сын его старшего брата) Сергей Леонтьевич был «первым русским солдатом» в петровском Преображенском полку721. Вообще, многие стольники из числа дворян впоследствии стали военными командирами в реорганизованной петровской армии722.

Иван Алексеевич Мусин-Пушкин (1671–1729) в 1676–1677 годах, когда ему было всего пять лет, стал стольником, в 1682 году, в 11-летнем возрасте, – окольничим, а в 1684–1685 и 1686–1688 годах он имел должность судьи в Сибирском приказе (учреждении, ответственном за управление Сибирью). Он служил в Смоленске (1688–1690), затем в Астрахани (1693–1699), в 1698 году был произведен в бояре, в 1709 году получил чин тайного советника, а в 1711 году был назначен сенатором, прослужив на этой должности дольше всех прочих сенаторов петровского времени – он ушел в отставку лишь в 1726 году, через год после смерти Петра, скончавшегося в 1725 году. Как полагают некоторые историки, он был незаконнорожденным сыном царя Алексея Михайловича от его связи с Ириной Михайловной Мусиной-Пушкиной, урожденной Еропкиной, и, таким образом, единокровным братом Петра I. Он входил в состав Совета пяти бояр723. Отто Плейер, в течение двадцати лет представлявший в России Священную Римскую империю, называл его «любителем философских и теологических наук», добавляя к этому, что Иван Алексеевич выучился латыни у иезуитских учителей. Судя по всему, Плейер, который впервые прибыл в Москву в 1692 году, не знал об обучении Мусина-Пушкина в академии, но он верно подметил сущность полученного Мусиным-Пушкиным образования724. Начиная с 1701 года И. А. Мусин-Пушкин возглавлял восстановленный Монастырский приказ, управлявший церковными судами и землями после фактического упразднения Московского патриархата725. В качестве главы Монастырского приказа Мусин-Пушкин также заведовал Печатным двором. Его дети были отправлены на учебу в Галле726.

На протяжении всего XVII века Печатный двор являлся важным центром культуры в России: в число тех, кто служил там, входили многие из наиболее образованных людей государства (в большинстве своем представителей духовенства, поскольку Печатный двор во многом находился в ведении церкви)727. В первой четверти XVIII века он оставался одной из немногих типографий, работавших в России, и на нем были отпечатаны многие светские издания, по приказу Петра наводнившие Россию728. Именно на Печатном дворе, подчинявшемся патриарху Адриану, в 1690‐е годы сделали первые шаги на служебном поприще Федор Поликарпов и его одноклассники – Николай Семенов Головин, Федор Герасимов, Иосиф Афанасьев и Федот Агеев729. Собственно говоря, Федор Поликарпов руководил Печатным двором в 1701–1731 годах (за исключением примерно четырехлетнего периода с 1722 года, когда он был уволен за взятки и хищения, до 1726 года, когда он был восстановлен в должности)730. Поликарпов, родившийся в 1670 году, учился в академии у Лихудов не менее девяти лет, прежде чем вместе с Николаем Семеновым Головиным заменил братьев в качестве преподавателя в 1694–1698 годах. В 1690 году, еще будучи студентом, он стал писцом на Печатном дворе, в 1698 году был назначен справщиком, а в 1701 году возглавил его731. В 1715 году И. А. Мусин-Пушкин пришел на помощь Софронию Лихуду в его конфликте с Федором Поликарповым. В качестве главы Печатного двора Поликарпов также осуществлял контроль над работой греческих и немецких школ, находившихся в ведении Монастырского приказа. Поликарпов не был доволен успехами учеников греческой школы, с которыми занимался его старый учитель, Софроний, и открыто заявил об этом. Мусин-Пушкин предупредил Поликарпова, чтобы тот прекратил унижать пожилого бывшего учителя и проявлял к нему уважение, угрожая неприятными последствиями, хотя и уверял Поликарпова, что увещевает его «не з злобы но любя тебя»732. Кроме того, Поликарпов был автором трехъязычного (церковнославянско-греческо-латинского) словаря: в нем отразилось значение трех этих языков для русской культуры того времени733.

Поликарпов, несомненно, представлял собой переходную фигуру в переходный период между культурой Московского государства и культурой Петровской эпохи. Он сталкивался с серьезными дилеммами и не без труда смирился с языковыми реформами Петра I (поворот к упрощению русского языка и отход от церковнославянского), и эти трудности иногда объясняют образованием, полученным им в академии. Согласно этой точке зрения, Поликарпов был приучен придавать особое значение греческому языку и делать буквальные или почти буквальные переводы с греческого на церковнославянский. Поскольку Поликарпов был воспитан в традициях религиозной культуры Московского государства, где лингвистической нормой являлся церковнославянский язык, ему было трудно принять без сопротивления более простой литературный (приказный) русский язык, которому отдавал предпочтение Петр и который был характерен для нового светского пути, избранного царем734. Так или иначе, Поликарпов долгое время стоял во главе Печатного двора, а это говорит о том, что Петр считал его полезным на этой должности и подходящим для нее. Менее очевидно то, что возникшие у него проблемы с переходом на простой литературный русский можно объяснить грекофильской традицией Московской Руси, которая ценила буквализм переводов и отдавала предпочтение греческому перед латынью. В академии Поликарпов обучался латыни и простому разговорному греческому, а также древнегреческому. В конечном счете, как показывает словарь, составленный Поликарповым, он признал, что латынь в ту эпоху была необходима и в гражданской, и в научной сфере735. Соответственно, он отказался от какой бы то ни было строго грекофильской позиции, предполагавшей недоверие к латыни как к еретическому языку, и признавал ее в качестве языка образования, государственного управления и дипломатии, даже если лично отдавал предпочтение греческому и церковнославянскому. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке, используя простой литературный русский как при сочинении оригинальных трудов, так и в переводческой деятельности, и по этой причине сделанный им перевод Geographia Generalis («Всеобщей географии») Бернхарда Варениуса был отдан на редактуру Софронию Лихуду736. Поликарпов в конечном счете представляет собой пример возможного противодействия петровским инициативам в языковой сфере, а также тех компромиссов, на которые приходилось идти иным из сподвижников Петра. Вместо того чтобы рассматривать Поликарпова как представителя старой московской книжности с характерной для нее рабской преданностью церковнославянскому, более плодотворно было бы видеть в нем представителя барочного образования и культуры, приобретенных им в академии. Эта культура не проводила разницы между светским и религиозным, стремясь объединить их в сплоченное целое