Под прусским орлом над Берлинским пеплом - ATSH

верующих на службу, то оповещая округу о тех или иных важных событиях – рождении или смерти, свадьбе или празднике, радости или горе. И в эти минуты, казалось, сама душа деревни, ее сокровенная суть, изливалась в этом чистом, серебряном звоне, разносясь далеко окрест, напоминая людям о вечном, о Боге, о скоротечности бытия и незыблемости "истинных" ценностей.

Местность эта, конечно, не столь оживленная, как шумные, полные суеты города, и на первый взгляд может даже показаться, что жизнь здесь совсем замерла, погрузившись в тихую, сонную дремоту. Однако, чем дольше живешь здесь, чем больше глаз привыкает к неспешному течению дней, тем яснее и понятнее становится тебе нехитрый уклад здешнего быта, его простые радости и печали.

Вся атмосфера в целом была какая-то особенная, приземленная, и эта удивительная приземленность в настоящем моменте, удивительным образом наблюдалась как у взрослых, так и у детей. Не было у них, в отличие от городских жителей, несбыточных грез, смелых, дерзновенных мечтаний о чем-то большем, о какой-то иной, лучшей доле. У девочек, например, все помыслы сводились к тому, чтобы удачно выйти замуж за справного, работящего парня, нарожать побольше здоровых, крепких детишек, да молить Бога, чтобы никто из домочадцев не хворал, не умер раньше времени, а дальше – будь что будет, как судьба распорядится.

У мальчиков же мечты были чуть более разнообразны, но все равно просты и понятны: построить свой дом, крепкий, добротный, чтобы было где жить с семьей, ну а если повезет, то, может быть, и выбиться в солдаты, повидать мир, послужить на благо своей земли. Вечерами, после тяжелого трудового дня, наполненного заботами и хлопотами, ребятишки собирались все вместе на улице и затевали незамысловатые игры – в салки, в прятки, благо места для этого было предостаточно. А девочки, как маленькие хозяюшки, нянчились со своими самодельными куклами, с любовью сшитыми из луба, набитыми соломой и одетыми в разноцветные лоскутки.

Некоторые дети, те, что постарше, уже вовсю помогали взрослым по хозяйству: ухаживали за домашним скотом, кормили кур, доили коров, а то и наравне с родителями работали в полях, под палящим солнцем, не зная усталости. Но в основном, конечно, из моего класса все больше заботились о младших братьях и сестрах, присматривали за ними, пока родители заняты делами, топили камин в доме, чтобы было тепло и уютно, да занимались уборкой, поддерживая порядок в своих скромных жилищах. И во всем этом чувствовалась какая-то особая, трогательная простота, безыскусная мудрость, присущая людям, живущим в гармонии с природой, с землей, которая их кормит и одевает.

Выходит, что моя задача не сводится лишь к тому, чтобы просто узнать об увлечениях моих подопечных, об их скромных, незатейливых радостях. Нет, мой долг гораздо глубже и более ответственен – я должен с помощью тщательно продуманных уроков, помочь им самим найти, раскрыть свои истинные увлечения, те самые искорки таланта, что, возможно, дремлют в их душах, ожидая своего часа. Я должен стать для них тем самым проводником, который, взяв за руку, поведет их по дороге познания, открывая перед ними новые горизонты, пробуждая в них жажду знаний, стремление к чему-то большему, чем простое, обыденное существование.

А это значит, что в нашу и без того насыщенную программу необходимо добавить еще один, чрезвычайно важный элемент – чтение сказок. Именно сказок, этих волшебных историй, полных чудес, приключений и глубокого смысла, которые способны не только увлечь, развлечь ребенка, но и зажечь в его сердце огонек мечты, разбудить воображение, научить сопереживать, отличать добро от зла, верить в справедливость и торжество добра.

Ведь именно в сказках, передаваемых из поколения в поколение, хранится мудрость народа, его душа, его представления о мире, о добре и зле, о красоте и уродстве, о любви и ненависти. И я верю, что именно через сказки, через эти волшебные, чарующие истории, я смогу достучаться до сердец моих учеников, помочь им раскрыть свои таланты, найти свое призвание в жизни, чтобы они не просто прожили свои дни, а оставили после себя добрый след, сделали этот мир хоть чуточку лучше, светлее и добрее.

В один из редких выходных дней, когда я, собрав все свои усердие и прилежание в кулак, отправился в Берлин, дабы сдать достопочтенной фрау Ирме выполненные задания и получить от нее новые, не менее сложные и заковыристые, я решил, пользуясь случаем, зайти в кондитерскую лавку, чтобы купить моим дорогим ученикам, какое-нибудь вкусное угощение. Выбор мой пал на разноцветные, манящие своим видом конфеты и леденцы, похожие на драгоценные камешки. Я с неподдельным воодушевлением, почти как ребенок, предвкушающий лакомство, наблюдал за кондитером, ловко набиравшим холщовые мешочки своими сладкими, ароматными творениями. Чаша весов под увесистой грудой конфет стремительно тяжелела, предвещая мне немалые траты.

— А-адам, – раздался вдруг за моей спиной знакомый, мелодичный голос, и в тот же миг маленькая, но цепкая ручка Агнешки, легла на мое плечо. В нос ударил резкий, дурманящий запах ее дорогих духов, столь любимых всеми столичными модницами. – Наконец-то я тебя нашла, свиделась с тобой, любовь моя! – последние слова, «любовь моя», она произнесла с явной, нескрываемой насмешкой, словно желая уколоть меня, напомнить о том злополучном дне, когда я по неосторожности так опростоволосился перед родителями.

Я же, в свою очередь, выдавил из себя какую-то неловкую, натянутую улыбку, похожую скорее на гримасу, но руки ее, тем не менее, не убрал, оставив лежать на своем плече.

— Я уехал из поместья, живу теперь в деревне, работаю, – будничным тоном ответил я, стараясь скрыть за показным равнодушием свое внутреннее волнение. – Есть ли у тебя какие-нибудь известия от Майи или Юстаса? Может быть, Юзеф и Маркус уже уехали? – посыпались с моей стороны вопросы.

— Уехали, да, все по своим делам, – невозмутимо ответила Агнешка. – Но новостей пока, увы, нет. Тебе лично писем тоже нет ни от кого, извини. А вот Майя мне недавно писала, – тут ее голос оживился, – сообщила, что ведет сейчас активную работу в Швейцарии, что у них там большие планы…

— Ваши конфеты, господин, – прервал наши пересуды кондитер, протягивая мне увесистые свертки со сладостями. Я машинально, не глядя, расплатился с ним, взял мешочки и, подхватив Агнешку, которую я, кстати, по привычке все еще продолжал называть Шварц, под локоть, вывел ее на улицу, подальше от любопытных ушей.

— Так вот, – продолжила она, как ни в чем не бывало, – планируют побег Юстасу. Дело,