Роман без героя - Александр Дмитриевич Балашов

к своим очагам, этим неприхотливым печам в деревянных избах, березам под окошком, полноводным рекам и речушкам, полям и лесам, тем сильнее выступала в лихую годину обратная сторона этой любви – ненависть к пришлому врагу этой загадочной, непостижимой для любого чужеземца своей внутренней «аномальностью» земли Русской.

Глава 34

ПРИСНЫЕ53 ЛЮДИ

Из партизанского дневника

Пустышь– Корень.

Партизанская база.

Ничто так не разделяет, но и не сплачивает русских людей, как борьба со смертельным врагом. Эта приснопамятная, как говаривал в своих проповедях слободской батюшка отец Василий, история, наверное, заслуживает былинного героического зачина. Но моя каждодневная суета, вечные отвлечения от этих записок, скудный литературный дар потомственного лекаря с немецкой фамилией не дают мне реальной возможности передать великого единения народа. Этих простых людей, сплотившихся в своем священном порыве не пустить ворога в свои слободы и городки, к своим не хитрым, но священным семейным очагам – русским печам, размерами которых так удивлялись еще наполеоновские солдаты. Не быть русскому человеку под чужеземным игом. Своих еще стерпим-слюбим как-нибудь. До поры до времени. Но чтобы чужого!..

Большого боя в Слободе не получилось. Когда мы, скатившись по обледеневшему склону оврага, вышли к уже пылавшему дому Захаровых, командир наш с окровавленной шеей уже остыл на красном истоптанном десятками ног снегу. Петр Ефимович с выпученными глазами и другими признаками асфиксии54, лежал на спине, глядя остановившимися глазами в звездное небо. (По-видимому, умер не от собачьего укуса в шею, а от недостатка кислорода, захлебнувшись рвотной массой).

Кто-то из партизан разбил окно, полез в горящую хату. Тут же выбрался на воздух, сказав: «Деда с бабкой заживо сожгли, гады!..».

Клим Захаров бросился к двери уже загоревшегося сарая, откуда послышался нечеловеческий крик. Лучший плотник Слободы выбил бревно, подпиравшее дверь – и мы увидели нашего комиссара. Лицо его было закопчено, в ссадинах. Полушубок уже начинал тлеть от высокой температуры внутри строения. Противно пахло горелой овчиной.

Ребята подвели к нему немца, взятого в плен у мотоцикла, который каратели при бегстве так и не сумели завести. Другого немца подстрелили еще при атаке. Он, уткнувшись стальной каской в руль мотоцикла, так и остался сидеть в мягком мотоциклетном седле.

На плече Шумилова висело трофейное оружие.

Комиссар будто очнулся от оцепенения: отстранил поддерживающего его под руку Клима и сдернул с плеча Тараса немецкий автомат. Немец присел от страха на снег, но Григорий буквально изрешетил карателя очередью.

– Конечно, потеря отца, заживо сожженные Пармен и Прасковья – горе невосполнимое, товарищ комиссар… – сказал я Григорию Петровичу. – Но немца нужно было сначала допросить. Судя по всему, «Белый медведь» только начинается…

– Где? – не слушал меня и вращал безумными глазами Карагодин. – Где этот чертов пёс и Шнурок? Где они, доктор?

От Свапы, куда вели следы беглецов, вернулись усталые разведчики.

Доложили комиссару:

– Ушел Шнурок от нас…

– А черный пёс? – спросил Григорий и, чего за ним я раньше не замечал, грязно выругался.

– Собака, она что… – протянул Захаров. – За нее хозяин в ответе.

Григорий Петрович с откровенной ненавистью посмотрел на Захарова.

– Этого, Лукич, – он показал глазами на Клима, – под конвоем в отряд и под замок. Отца на огороде Захаровых похороните. Да место приметьте… После победы памятник в Слободе герою поставим.

– А вы, товарищ комиссар? – спросил я.

Он поправил:

– Товарищ командир… Ввиду смерти отца принимаю командование на себя.

– А вы, товарищ командир? – повторил я свой вопрос.

– Мне главных свидетелей теперь убрать надо. – Пса и Маркела…

– Преступников, – поправил я. – Шнурова Маркела. Ну, и пса его, конечно.

Он задумчиво кивнул. Потом встрепенулся, опять сбрасывая с себя какое-то оцепенение.

– Или я или они…

Забрав у Шумилова еще один магазин к автомату, он растворился в ночи.

Вернулся на базу Григорий Петрович только через трое суток. Исхудавший, припадая на левую ногу, которую подвернул при погоне.

– Всё… – опускаясь без сил на лавку в землянке, сказал он. – Шнурок в омуте утонул. Под лед провалился. А пёс исчез. Будто его и не было…

– Да черт с ней, с собакой, – как мог, успокоил я его. – Главное, Шнурок своё получил.

Он покачал головой и поморщился от боли – Зинка снимала сапог с больной ноги.

– Пёс, Лукич, и есть главный свидетель…

– Свидетель – чего?… – не понял я.

Он ответил не сразу, лег на овчинный полушубок. Закрывая глаза, вздохнул:

– Свидетель всего ужаса… И пока она жива, мне житья ни на этом, ни на том свете, Лукич, не будет.

Глава 35

ПАРОКСИЗМЫ55 ГРИРОГИЯ ПЕТРОВИЧА

Из записок главного врача Краснослободской сельской больницы Ф.Л.Альтшуллера

05.03.1953г. Сегодня ко мне, главному врачу Краснослободской районной больницы, после очередного приступа обратился мой постоянный пациент, первый секретарь райкома партии Григорий Петрович Карагодин. Я хорошо знал его отца, страдавшего epilepsia.. У ГПК я установил т.н. генуинную эпилепсию, причину которой мне так и не удалось точно определить. У сына, ставшего после гибели отца от рук фашистских карателей командиром партизанского отряда «Мститель», а в настоящее время возглавляющего Краснослободский РК КПСС, я диагностирую симптоматическую эпилепсию. Пытаюсь найти подтверждение гипотезы профессора Гельгарда о наследственной реверсии этой психической болезни, так сказать в «корнях атавизма»56, но, по-моему, это крайне сомнительно.

Впервые Г.П.Карагодин обратился ко мне с жалобами на (petit mal) малые эпилептические припадки с внезапной потерей памяти (несколько секунд), клоническими судорогами отдельных мышц 11.09.1952г.

Клиническая картина

Припадкам предшествует та же аура. Больной якобы слышит ужасный (по его словам) вой собаки, а потом начинаются зрительные галлюцинации: он видит огромного черного пса. Во время припадка больной замолкает, лицо бледнеет, взгляд останавливается. У Карагодина-старшего руки и ноги вытягивались, челюсти сжимались, зубы стискивались. Дыхание прекращалось. Лицо бледнело, а через мгновение синело. Перед смертью от рук карателей через удушение Петра Ефимовича настиг большой эпилептический припадок. Тогда у я определил у него непроизвольные мочеиспускание и дефекацию. Если болезнь будет обостряться, то подобное может оставдаться и у Г.П.Карагодина.

5 марта 1953 года, когда у Григория Петровича Карагодина случился не малый припадок, как обычно, с потерей сознания (абсансом) на несколько секунд, а большой пароксизм, и во время клонической фазы отмечалось хриплое дыхание, изо рта выделялась слюна, окрашенная кровью из-за прикусывания языка и оболочки щек во время тонической фазы.

Описанный пароксизм Григорий Петровича Карагодина не укладывается в теорию профессора Гельгарда, моего учителя в медицине. У сына, до этого страдавшего малыми судорожными припадками