Роман без героя - Александр Дмитриевич Балашов

хворью я управлюсь. Только что, мол, мне будет, ежели вылечу? Работа не дармовая. Любое путное дело денег стоит.

Да я тебе не обижу, говорит, бери, чё хошь! Только вылечи! Помру я от внутреннего разрыва живота.

Тут Вениамин Павлович лукаво мне подмигнул и продолжил свой веселый рассказ:

– Я ж видал, как наш Лукич лечит, диагноз там всякий определяет… Дело требует основательности и серьезности в работе. Говорю Матюхе: давай во двор к тебе заедем. Мне тебя сперва осмотреть надобно. Поехали. Я в горнице велел ему раздеться до кальсон. Сам ухо к пузу евоному приложил – слухаю… Говорю: э-э, Матвей Егорыч, все мне теперича ясно. Жрешь ты много и часто. Нужно пореже метать.

Он мне отвечает, ладно, мол, учту. А как мне на двор сходить, облегчить душу, мол… Вот, думаю, идее у старост душа находится!

Ох, ох, ох, стонет. И всё повторяет: не обижу, мол, харчем… Курочек для вашего командира подрежу, даже гусей побью – токмо вылечи, и не за Христа ради, а за полновесную цену. Ты ж меня, мол, знаешь: слово мое – кремень.

Махнул я рукой: эх, думаю, не быть мне больше председателем сельпо, коль не возьму хороший харч у этого гарбуза…

Я Матюхе-то: накрывай стол. Да пожирнее! Енто первая часть лечения.

Теща евоная с молодухой забегали от стола к печке, от печи к столу, ну что тараканы. Да резво так, с полными блюдами, каких я уж давным давно не едал, братцы!

Партизаны сглатывают слюну: «Пропускай, не сосредотачивайся на всяких мелочах!». Он кивает:

– Ладно, нынче и у нас обед праздничный будет…Гляжу я, братцы, – штоф несут запотелый… С морозца прямо. Ну, я выпил, закусил. А Матюха: – Прям щас лечение начнем али завтря?

– Ща, – говорю я старосте. – Болезнь запущенная дуже… Отлагательства смерти подобно.

– Ох, ох, – заохали домочадцы. – Батюшки светы! Иде твои лекарствы?

Я им говорю:

– Несите мне из моей телеги большую бутыль с водой, гусыню по-нашему. Там лекарства. А потом сразу дуйте в сарай, режьте птицу, хлеб сбирайте, пашано и прочий харч… А за хозяина – не беспокойтесь. Задрищит, как миленький!

Матюха, который чугунок картох со шкварками сожрал, уже из-за стола вылезти не может. Охает – помираю, мол, и все тут… Только бабам своим потной башкой кивает: мол, идите и делайте то, что ентот человек приказывает…

Убегли во двор девки, а я достаю бутыль с речною водою, говорю:

– Выпей всю в три присеста!

– Без закуси? – спрашивает.

– Лекарство не закусывають, – отвечаю. – Пей молча.

Он в один присест цельную гусыню и осадил… Сидит, выпучив зенки – ждет результата. Но то и дело спрашивает умирающим голосом: «А поможет эта водица из Пустыни?».

– Верное средство!

Слышу: булькнуло где-то у него в брюхе. Я ухо к его мозоли приложил, говорю:

– Реакция химическа пошла… Хорошо пошла зараза!

– Это как? – шепчет.

– Щас эффект даст!

Он и ответить не успел. Как подхватился – и ну бежать в сортир. Да в огород далеко, он – к коровнику!

(Партизаны за свои животы держатся, хохочут).

– Вот так, братцы, враз до мозгов человека прочистило. Он и отплатил по-человечески. По-царски, значить… Мучился-то как человек! Страсть…

Кто-то из партизан сказал мне с улыбкой:

– Вот, Лукич, достойного ученика воспитал. И помощь медицинскую оказал, и нас от голодухи спас.

***

После разгрузки подводы, как раз к поспевшему кулешу, со стороны большого дуба, где выставляли сменные партизанские посты, показались три темные фигуры: дозорные Клим Захаров, Николай Разуваев и долговязый немецкий солдат со связанными за спиной руками. Немец был в армейской шинели и в суконной шапке с козырьком и ушами, опущенными вниз. Сзади, держа берданку наперевес, широко расставляя ноги по снегу, шагал Клим. Колька семенил, придерживая на плече кожаную сумку, очень похожую на сумку наших довоенных почтальонов. Немец еле ковылял, высоко, по журавлиному поднимая ноги.

Разговоры у обеденного костра разом стихли.

Глава 32

ПАРТИЗАНСКАЯ ТРОЙКА

Из дневника партизана Ф.Л.Альтшуллера

21 января 1942г.

Пустошь– Корень.

2 часа ночи.

Наконец-то улучил время, чтобы описать то, что произошло накануне.

Старший партизанского дозора Клим Захаров у большого дуба доложил нам, что в районе развилки дорог он и его напарник Николай Разуваев, заметили сани-розвальни, которые двигались предположительно из Хлынино в сторону Курского тракта. В санях сидели два немца одетых в зеленые армейские шинели и суконные фуражки с длинными козырьками. Один из немецких солдат правил лошадью. Другой курил, лежа в санях на соломе. Рядом с курившим солдатом лежали два карабина и сумка из жесткой кожи коричневого цвета.

Николай Разуваев, по его словам, предупредил Захарова, который стал прицеливаться в возницу из старого охотничьего ружья, заряженного крупной картечью.

– Приказ командира, – сказал он, – не стрелять, чтобы не выдать месторасположения отряда карателям. Опусти ружье.

На это Клим Захаров, якобы, ответил:

– Сколько можно отсиживаться в лесу? Партизаны мы, народные мстители или кто? Не мешай!

Когда сани уже проехали большой дуб, в дупле которого был устроен НП, Клим выстрелил. Немец, управлявший лошадью, упал в солому. Лошадь от испуга дернулась и понесла. Второй немец от рывка вывалился из саней на снег. А лошадь понесла убитого (или раненого?) немца с оружием по лесной дороге.

Вывалившийся из саней немец сразу же поднял руки, сдаваясь дозорным партизанам в плен. При нем оказалась кожаная сумка с письмами немецких солдат в Германию и один пакет, по-видимому важный, штабной, запечатанный сургучом.

Командир спросил, сдерживая охватившую его ярость:

– Кто стрелял?!

– Я стрелял? – ответил Клим Захаров.

– Убил?

– Не знаю… Он упал в сани.

– А ежели не убил? А только выпугал или ранил? – в гневе заскрипел зубами Петр Ефимович.

Клим Захаров, добрый и смелый хлопец, явно ожидавший от командования поощрения, опешил от подобной интонации допроса.

– Должно быть, убил гада, – оправдываясь, сказал он. – Картечью патрон снарядил. Медведя, и того свалит.

К допросу подключился комиссар. Григорий Петрович был еще бледнее отца, руки у него тряслись.

– А если этот раненый немец вернется к своим? – не глядя в глаза Захарову, спросил Григорий. – Если даст точные координаты нашей базы? Тогда – что?… Тогда всем конец, Захаров! Ведь запасной базы у нас нет. И передислоцироваться некуда.

Клим держался с достоинством, рассуждал спокойно, но Карагодиных, как мне показалось, это разозлило еще больше.

– От наблюдательного пункта до базы – пять вёрст с гаком, – сказал Захаров. – В чащу немцы никогда не сунутся. Кишка тонка…

– У тебя, гнида, толстая, как я посмотрю! – гневливо взорвался Петр Ефимович, брызгая слюной в парня. –