Я жива. Воспоминания о плене - Масуме Абад

Борясь со своими тревогами, волнениями и опасениями за последствия, я все же весьма ловко прикарманила этот клочок газеты и вернулась с ним в камеру. По лицам сестер было видно, что они в ожидании свежих новостей. Сестры знали, что от баасовцев не приходится ждать чего-либо хорошего, и излечение может даровать только Всевышний. Я медленно вытащила газету из кармана, и мы стали ее изучать. Написанное в этой газете для нас было равносильно рисунку. Сколько слов, сколько новостей! Поначалу, как мы ни всматривались в слова, чтобы разобрать и понять хоть что-то, наши усилия были безуспешны. Из всех нас только Халима немного владела арабским. Мы с надеждой смотрели на нее и ждали, что она скажет. Общими усилиями мы разобрали слова на имена существительные, глаголы, определили корни многих слов и, таким образом, кое-что поняли из того, что содержалось на этом маленьком клочке газеты, но не были уверены в правильности и достоверности информации. Надежды на то, что перевести арабские слова нам поможет наш арабоязычный сосед, который лишь изредка бил по стене ногой, не было.

После долгих споров и раздумий, длившихся несколько дней, мы решили обратиться за помощью к Кейсу. Но как? Мы не знали, можно ли ему доверять до конца, действительно ли он такой, каким представляется. Каждая из нас высказала свое мнение:

– Он не доказал свою доброжелательность. Он обещал дать нам лезвие, но не дал. Мы согласились на ножницы, но он и их не дал. Он не дал нам даже щипчики для ногтей!

– Когда мы попросили у него зубную щетку, и он спустя месяц наконец-то понял, что такое зубная щетка, он принес нам свою старую грязную щетку, которую откопал где-то в мусорном ведре, чтобы мы коллективно пользовались ею.

– При всем этом он вежлив, и мы никогда не были свидетелями непристойного поведения с его стороны.

Я, у которой в последнее время постоянно крутились в голове мысли о воровстве и о том, что это – грех, сказала: «Мы же в конце концов не хотим совершить вооруженное ограбление! Мы лишь хотим спросить у него значение нескольких арабских слов».

В газетных текстах были упомянуты два имени: генерал-майор Хаттаб и бригадный генерал Абдуррахман Давуд, которых мы совсем не знали. Слова «революция», «казнь» и «переворот» повторялись часто. Если бы мы знали этих двух человек и группировку под названием «Наеф», это помогло бы нам понять смысл новостей. В таком случае мы получили бы доступ к важной информации. В тот день, когда раздачу пищи осуществлял Кейс, Халима спросила у него: «Кейс, ты знаешь, кто такие эти люди?» Глаза Кейса расширились от удивления, он ответил отрицательно и громко хлопнул дверью. Спустя два часа он сам открыл дверцу и спросил:

– Кто эти люди, о которых вы спрашиваете?

– Мы сами не знаем.

– Где вы слышали их имена?

– Они связаны с Ираком.

Давая нам понять, что за ним следят и он не может ответить, он закрыл дверь. Однако через три дня, когда снова настала его смена, он сказал: «Один из этих людей бежал из Ирака, а другой погиб». А группировку «Наеф» он назвал революционной. Всю эту информацию он выдал нам в течение одной минуты, после чего закрыл дверь.

Кейс, однако, очень интересовался тем, откуда у нас имена этих людей и для чего нам нужна информация о них. Мы аккуратно спрятали отрывок газеты над дверным окошком, поскольку предполагали, что камеру будут обыскивать. Мы периодически повторяли то, что было написано в газете, чтобы в случае изъятия ее у нас знать наизусть ее содержание. Весь смысл газетной новости сводился к следующему:

Группа военных устроила беспорядки на улицах Багдада. Они выдвинулись к президентскому дворцу и зданию гостелерадио. Для наведения порядка в городе были задействованы более ста полицейских нарядов. Генерал-майору Хаттабу и бригадному генералу Абдуррахману Давуду было поручено охранять министерство социальных дел. Саддам намеревался привести группировку «Наеф» к присяге на Коране, но те отказались. Тем не менее, большая часть народа поддержала мятежников.

Кейс изменился, он больше не был тем обходительным юношей-шиитом из Наджафа. Иногда он угрожал нам, заставляя сказать, откуда мы взяли информацию. Единственным, кого заподозрили в предоставлении нам этой информации, был сосед-иракец. Поэтому его быстро перевели в другую камеру. Кейс говорил: «Я больше беспокоюсь за вас самих». Он заклинал нас Богом и имамом Али (да будет мир с ним!), чтобы мы сказали ему правду. Исходя из газетной статьи, мы пришли к выводу, что в Ираке произошла революция или переворот, о котором мы ничего не знаем. Поэтому мы снова прильнули ушами к той стене, которая выходила на улицу, и не отходили от нее. Звуки завывания ветра и шелест листвы слились в непонятные и глухие лозунги, которые как бы вселяли в нас надежду в иракский переворот и иракскую революцию. После долгих тревог и обсуждений мы решили вместо того, чтобы умствовать и строить предположения и прогнозы, отдать Кейсу этот клочок газеты, чтобы избавиться от волнений по поводу того, чем вся эта история закончится.

Через пару дней утром, когда Кейс раздавал еду, мы сказали ему: «Мы нашли этот клочок газеты в этом окошке и хотели знать, что в ней написано». Он выхватил газету из наших рук, когда протянул нам тарелку с едой. Придя через несколько дней, он сказал: «Вы правильно поняли информацию о событиях, которые описываются в газете, но всё это произошло двадцать лет назад».

Услышанное вызвало у нас как смех, так и слезы. Смех – потому что мы столько воображали об иракской революции и столько надежд возлагали на нее! Мы думали, что произошла революция и вскоре двери тюрем будут открыты, а заключенные – освобождены. В своих мечтах мы видели, как совершаем паломничество к гробнице имама Хусейна, вдыхаем запах Кербелы, устремляемся к мавзолею его светлости Абольфазла Аббаса, и тысячи других желаний лелеяли в сердцах…

Все они в одночасье развеялись, подобно сну. Все должно было остаться, как прежде. Ледяной чулан, безмолвные стены, ужасные звуки поворота ключа в замочной скважине железной двери, душераздирающие вопли наказываемых пленников и удары сапог надзирателей, врезающиеся в исхудалые тела детей-узников, которых разлучили с родителями.

Прошло несколько дней. В камеру, где жил наш бывший арабоязычный сосед-иракец, заселили нового заключенного. По временному промежутку в минуты раздачи еды мы поняли, что он в камере один. Как ни кричал он: «Врача! Врача!» – надзиратель не обращал на него никакого внимания. Мы поняли, что узник – раненый военнопленный иранец. Мы начали стучать по стене. Сразу же после первых стуков, в которых содержалось приветствие, он ответил: «Привет». Было ясно, что он в совершенстве владеет этим приемом, и не было необходимости что-либо ему объяснять. Он немедленно спросил: «Кто вы?» Мы, проявив осторожность, в свою очередь спросили: «А вы кто?».

– Я пилот Мохаммад-Реза Лабиби, летал на самолете «Фантом».

– Когда вас взяли в плен?

– Несколько дней назад. Вы кто? – снова спросил он.

– Мы – иранки, нас четверо.

Раздались звуки сильных ударов по стене, по силе они были даже мощнее тех ударов кулаками и ногами, которые совершал наш бывший сосед-иракец. Мы быстро отскочили от стены, подумав, что надзиратель услышал наше перестукивание и открыл дверь. Но, убедившись, что это не так, мы снова подошли к стене и спросили нового соседа: