Кроха - Эдвард Кэри

– Он, не переставая, плакал.

– Бедняжка! Жорж, расскажи мне, что случилось.

– У него было воспаление мозга, мадемуазель, полное нервное истощение. А когда воспаление прошло, его мозги куда-то делись.

– И мне никто не сказал!

– Прощу прощения, мадемуазель, а разве они должны были? Почему?

– И он всегда один там на чердаке?

– Когда он один, то не такой нервный. Вы же видали ту деревянную куклу, мадемуазель?

– Да уж. Она меня напугала до смерти.

– Он сам ее сделал. А знаете, кого эта кукла изображает?

– Эдмон ее сделал сам? Неужели? Нет, не знаю.

– Нет, правда, вы не знаете, кого?

– Это какая-то женщина с жутким лицом, и от нее меня бросает в дрожь.

– Честно, вы не знаете?

– Нет, Жорж, не знаю. Я и правда никогда не видела никого с такой ужасной внешностью.

– Ну… вообще-то это вы, мадемуазель.

– Я?

– Вы.

– Неужели я так выгляжу?

– Ну, что-то вроде того.

– О!

Я ушам своим не могла поверить.

– Вы такая спокойная, мадемуазель.

И точно, спокойная.

– А я думал, вам это будет приятно, ну, знаете, что кто-то сделал ваш портрет.

– Такой, выходит, он меня видит.

– Он же сделал по памяти.

– Я не тщеславна. И никогда не была.

– Он так старался…

– На кукле моя старая одежда – теперь я поняла! И, полагаю, туловище сделано по моим меркам.

– Это и так видно с первого взгляда.

– Неужели?

– Он очень много труда вложил.

– Правда?

– Можно я вам что-то расскажу?

– Давай, Жорж.

– Ну вот, значит. Я вам расскажу про эту куклу. Может, вы все поймете. Ну так вот. Когда месье Эдмон приезжал к нам в гости, он сначала сидел со своей матушкой или рядом с манекеном своего папаши, а потом поднимался на чердак. И там, всякий раз когда приезжал сюда, что-то вырезал из дерева. Он, когда оказывался вдали от жены и забирался на самую верхотуру, мастерил вас. Из старой чердачной балки он вырезал вашу голову, хотя чердак очень сильно возражал, просто весь исскрипелся. Он же эту балку выдернул из кровли, после чего чердак малость перекосился. И потом, когда он сюда приходил, то садился и сидел на чердаке возле вашей головы. А когда вдова наконец нашла эту куклу, она подняла большой шум. Она эту куклу уж била-била, всю изуродовала. После того случая он стал реже приходить, жена его вроде к нам не пускала, и еще помню, они сцепились и жутко орали друг на дружку – мадам Корнели и вдова. И вдова нашла для куклы применение. Вы уж простите, мадемуазель, она поставила ее в окне отпугивать мальчишек с бульвара, когда те подкрадывались к дому поближе и заглядывали внутрь. А иногда ее использовали как груз, чтобы распрямлять вещи. Или подпирали ею двери, держа их нараспашку. Жак иногда ставил куклу на ступени крыльца и сидел там с ней рядом. И в конце концов ее оставили в доме. Вот, если угодно, мадемуазель, такая история про куклу.

Слезы ручьем лились по моему лицу – всхлипывая и шмыгая носом, я плакала из-за Эдмона и из жалости к себе.

– Он очень страдает? – спросила я. – Скажи мне, Жорж.

– Думаю, да.

– И что, Корнели его выгнала?

– Мы больше ее не видим. Месье Тикр привез его обратно. Мадам Корнели не желает с ним жить в таком его состоянии. Она расторгла брак. В суде, все чин чином. Она заявила, что месье Эдмон не пригоден быть супругом. И когда судья начал задавать месье Эдмону вопросы, тот только бормотал какую-то чушь, так что судья расторг брак, и его привезли сюда.

– С усами и пальцами, вымазанными типографской краской.

– Вдова не позволяет ему показываться на публике. У него слишком жалкий вид. Он распугивает посетителей.

– И она его прячет.

– Восковые люди приводят его в ужас. Ему лучше на чердаке. Ему туда приносят еду, а когда он спускается вниз, один из наших мальцов отводит его обратно наверх. Все чердачные помещения в его распоряжении, вдова говорит, что там темно и страшно, но это только для того, чтобы его оставили там в покое. Он и рад сидеть в одиночестве. Теперь он куда спокойнее, чем прежде. Думали, что ваше появление его сильно растревожит, вот вам и запретили подниматься наверх.

– Но он меня сам нашел.

– Да, нашел, мадемуазель.

– Он плетет какую-то ерунду.

– Это объявления, мадемуазель. Афиши, которые они печатали в типографии Тикра. Он их все выучил наизусть. В последнее время он ничего другого не произносит. Он просто повторяет их на разные лады. Снова и снова. Он способен выполнять только мелкие поручения, да и то не всегда. Иногда ему поручают что-то пришить, так он себе все пальцы искалывает иголкой.

– А вдова навещает его?

– Иногда. Но она такая гордая дама и не любит показывать свои слабости.

– И она позволила ему вот так жить одному на чердаке?

– По-моему, его это вполне устраивает.

– Посмотрим, – сказала я.

И потом весь день я поднималась на чердак и носила ему еду. Он держался тихо, еле слышно повторяя тексты объявлений. Когда же вдова наконец вернулась домой, я ее поджидала. Я поднялась на чердак, взяла Эдмона за руку и проводила вниз. Мы вошли в ее кабинет, без стука.

– Вот Эдмон, – произнесла я. – Это Эдмон!

С побелевшим от ярости лицом, вся трепеща, сжав губы, вдова прошипела:

– Уведи его прочь! Назад, на чердак! С минуты на минуту придут посетители.

– Останься, Эдмон!

– УВЕДИ ЕГО ПРОЧЬ!

Вошел мальчишка.

– Это ваш сын, – продолжала я. – Вы отказываетесь от него?

– СЕЙЧАС ЖЕ ВОН!

– Вежливое уведомление, – произнес Эдмон громче обычного. – Не входить.

И он по своей воле тихо вышел из комнаты. Мальчишка последовал за ним. Я осталась наедине с ней.

– Не воображай, будто ты меня знаешь, – заявила вдова. – Еще раз посмеешь мне возражать, и я тебя придушу. Вот этими самыми руками. Я из тебя душу вытряхну. Я тебе шею сверну и буду этому несказанно рада. Я бы и сейчас могла это сделать. Да кто ты такая, малявка, и кто я? Пошла вон!

Я ушла, но это было только начало.