Принцесса Ватикана. Роман о Лукреции Борджиа - К. У. Гортнер

– Я не знаю, папочка. Но он никогда не был со мной так, как подобает мужу.

– Да, знаю. Я ему запретил, и я слышал, он недавно из-за этого устроил сцену в твоих апартаментах. Сфорца до мозга костей, и манеры не лучше, чем у крестьянина. Не стоит ли нам избавиться от него?

Его вопрос прозвучал так неожиданно, что я не сразу поняла его смысл. А когда поняла, комок застрял у меня в горле.

– Это можно устроить, – добавил папочка. – Никто никогда не узнает, что случилось.

Судьба Джованни теперь была в моих руках. Стоило мне произнести одно слово – и он заплатил бы за те унижения, что я испытала. Меня встревожило, что какие-то темные глубины моей души восприняли подсказанную им мысль с удовольствием. Было приятно думать, что в моей власти покончить с ним.

– Нет. – Подавив в себе желание сделать так, чтобы Джованни исчез навсегда, я снова взяла отца за руку. – Я бы не смогла жить с таким грузом на совести.

– Случись такое, оно было бы не на твоей совести. Я у тебя не спрашивал, хочешь ли ты избавиться от него собственными руками. Скорее, хочешь ли ты, чтобы это случилось. А это вещи разные – спроси у любого преступника в Риме, он тебе скажет.

– Нет, я не хочу, чтобы он… – Я кинула взгляд через плечо на дальнюю стену, где прежде видела Перотто.

Тени там сгустились. Слуга сидел неподвижно, его почти не было видно.

– Он никому ничего не скажет. – Голос папочки заставил меня снова обратить взгляд на него. – Слуги всегда молчат, если ценят свою жизнь. – Он поднял голову. – Должен ли я считать, что ты тверда в своем решении?

– Да, – быстро ответила я, не давая себе возможности передумать. – Я хочу, чтобы наш брак был расторгнут, но не желаю ему зла.

– Я думал, что он причинил зло тебе. Ему бы вернулось только то, что он дал: «Да не пощадит его глаз твой: душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб»[66]. Так предписано во Второзаконии.

Отец замолчал, словно и ему мысль о смерти Джованни доставляла удовольствие. Стоило мне подумать, что я могу попросить папочку сохранить жизнь тому самому человеку, который вызывал у меня отвращение, как папочка вытянул губы.

– Хорошо. Я вернусь из Остии и подам петицию курии на аннулирование брака, поскольку он не был осуществлен фактически. Это будет непросто. Сфорца упрям. Он будет сражаться за то, чтобы сохранить тебя и свою честь. Не станет ничего объяснять, просто будет требовать, чтобы я немедленно отправил тебя к нему. Я, естественно, откажусь. Чтобы предъявить мне требования, Сфорца должен будет явиться сюда и просить на коленях.

– Он не согласится, – сказала я и тут же поняла, что больше никогда не увижу Джованни. Гарантия тому по меньшей мере его стыд перед той тайной, которую храню я. – Честь для него значит больше. Если ты позволишь ему избежать позора и не сделаешь посмешищем, то все уладится.

Папочка фыркнул:

– Аннулирование брака на основании импотенции – это настоящий спектакль. А я слышал, ты сказала, что вы несовместимы. Почему ты так уверена в нем?

– Потому что я знаю: у него есть гордость. Пригрози опозорить его, и он подчинится.

К моему облегчению, папочка согласно крякнул. Мои страхи относительно Санчи оказались необоснованны – она сохранила мою тайну. Если бы отец знал все, он не был бы таким покладистым.

У него на лице появилось отстраненное выражение – мысли уже были направлены на другое.

– Я тебя приглашу по возвращении, – сказал он, когда я потянулась поцеловать его в щеку. – Меня не будет всего неделю. Чезаре уже уехал подготовить все к моему приезду. Хуан хочет сопровождать меня, хотя он еще не полностью выздоровел. Если тебе что-нибудь понадобится, мой секретариат может отправить курьера с письмом. Если ты, конечно, не захочешь поехать со мной.

– Нет, папочка. – Я выдавила улыбку. – У меня много дел теперь, когда закончились дожди. Столько воды – она уничтожила мой сад, а в восточном крыле палаццо появилась протечка.

Я оставила его в кресле разглядывать огонь в очаге. Когда я вышла, Перотто поднялся со своего места у буфета, чтобы приготовить вечерние омовения для отца. Он снова улыбнулся мне. Я кивнула в ответ. У меня не было никаких дурных предчувствий, никакого ощущения надвигающегося несчастья.

Ничто не предвещало скорого крушения всего того, во что я верила.

Коридоры были пусты, если не считать вездесущей папской гвардии, стоящей на страже у дверей, и всевозможной прислуги, спешащей по своим делам. Выйдя из частных апартаментов папочки, я прошла через гулкий Sala Reale в Сикстинскую капеллу, откуда проход вел в мое палаццо. Я явилась в Апостольский дворец одна, потому что не знала, как долго пробуду у папочки, и не хотела, чтобы Пантализея или другие дамы болтались вечером по Ватикану. Теперь я пожалела об этом. Мои юбки шуршали по холодному мраморному полу, словно невидимый рот зевал где-то рядом со мной в этом громадном зале. Сводчатый потолок и мощные колонны были погружены в темноту. Вездесущий запах благовоний и плесени щекотал мои ноздри. Когда я остановилась и чихнула, отзвук настолько мощно разнесся по древнему залу, что я испугалась. Словно камень сверху свалился.

Когда эхо смолкло и мне удалось взять себя в руки, я увидела какое-то движение под аркой, ведущей в Сикстинскую капеллу. Я замерла. Крупная фигура направилась ко мне, плащ на ней колыхался на ходу. Поначалу я не почувствовала страха, решив, что это стражник или кто-нибудь из слуг, но, приблизившись, встречный показался мне огромным, будто изваяние с колонны. Я попятилась. Его лицо скрывал капюшон. Я уже готова была закричать, когда он поднял руку в перчатке и откинул капюшон на спину. Я уставилась на большой красноватый шрам на его правой щеке, искривляющий уголок рта и уродующий прежде красивое лицо. Мой брат был не просто ранен – обезображен.

– Хуан, ты что здесь делаешь? – спросила я, пытаясь скрыть дрожь.

– А ты? – Язвительная улыбка на его рассеченном шрамом лице превратилась в гримасу. – Вижу, напугал тебя. Ты побледнела.

– Ты застал меня врасплох, только и всего. Я была у папочки. Подумала, что это…

– Что подумала? – Он наклонил голову. – Что я наемный убийца и пришел за твоей жизнью?

– Не будь дураком, – ответила я, и улыбка исчезла с его лица, в глазах загорелись злобные огоньки. Я поняла, что совершила ошибку: после его недавнего фиаско не следовало насмешничать. – Я всего лишь хотела сказать, я не знала, что ты уже встаешь с постели. Папа говорил, что ты еще не выздоровел.

– Я и не выздоровел. – Он показал на свое лицо. – А ты все время держалась от меня подальше и еще не имела возможности лицезреть мой новый облик.

– Это несправедливо… – начала я, но тут же замолчала: он был прав.

Обстоятельства мешали нам увидеться, а сама я даже не пыталась посетить Хуана. И все же раскаяние за то, что я не справлялась о его состоянии, заставило меня сказать: