Стать смыслом его жизни - Ирина Грин

Сеня рассказал, что вначале все было неожиданным, новым. Ральф нанял ему учительницу немецкого языка, довольно сносно разговаривающую по-русски. Женщина была очень худой и очень старой — так казалось Арсению, — но живой и подвижной. Она отлично водила автомобиль и таскала Сеню по городу, стараясь как можно больше говорить по-немецки, чтобы мальчик побыстрее освоил язык. Но эффект от словесной каши, в которую благодаря такому методу обучения попал мальчик, был обратным: даже замечательные сокровища Дрезденской галереи, которые Сеня мог созерцать часами, застыв у какого-нибудь особенно понравившегося полотна, приправленные безумолчной болтовней фрау Рильке, раздражали до бешенства. Однажды Сеня отказался выйти из дома, заявив, что никуда не поедет, что ему все надоело и он хочет домой — к Вере, Кате и Кузьмичу. Тогда он еще пытался найти утешение в искусстве, но вскоре понял, что привычный мир красок уже не доставляет прежнего ощущения радости творчества. Он забросил рисование и целыми днями сидел на стуле, тупо уставившись в пол. Сеня слышал разговоры матери с Ральфом, знал, что отчим звонил родителям Веры и Кати, просил приехать к ним с девочками. Мальчик не мог не видеть слез матери, разрывавшейся между вновь обретенной любовью и сыном, понимал, что заставляет ее страдать, но понимал отстраненно, разумом. Душа продолжала лететь вниз, в темноту, в кому.

— А потом, что потом? — спросила Вера, цепенея от страха за своего питомца.

— Мама уже решила ради спасения сына вернуться в Россию. Ральф предложил попробовать последний вариант, и он, неожиданно для всех, сработал, и у фрау Рильке появился еще один ученик немецкого языка.

— Кто?

— Вообще-то это сюрприз, который я приготовил для встречи, но ладно, сейчас пошлю тебе по электронной почте, лови.

Вера зашла в почтовый ящик и обнаружила там свадебную фотографию. Вспомнилось бессмертное ильфо-петровское: «Молодая была уже немолода». Очень худая женщина с модной короткой стрижкой выглядела лет на шестьдесят, а рядом то ли от счастья, то ли от изобилия пива с баварскими сосисками лоснился круглолицый бюргер. Тут же стоял улыбающийся Арсений, счастливая Наталья и Ральф, которого Вера видела один раз в жизни — в день отъезда Сени в Германию.

— Кто это?

— Мое лекарство от депрессии.

Вера всмотрелась в радостное лицо немца: веселые молодые глаза, мушкетерская бородка… Не может быть!

— Кузьмич?

Вера вспомнила, как через год после смерти отца забежала в мастерскую Кузьмича и встретила там совсем незнакомого человека, который о старом хозяине ничего не слышал. Вроде выехал куда-то, а мастерская, принадлежащая худфонду, перешла к новому владельцу. А он вон куда выехал.

— Кузьмич — мой спаситель. Не представляю, что бы я без него делал. Он так быстро освоился здесь! В принципе мир искусства везде одинаков: хорошо то, что имеет спрос. Это было на нашем вернисаже у театра, это происходит и здесь, в Германии. Я тебе не рассказывал, как мы с Кузьмичом зарабатывали деньги? Помнишь, как я пришел к вам с Катей с копиями картин Малевича?

* * *

В маленькой библиотеке было только три альбома с репродукциями всемирно известных художников: Казимира Малевича, Эль Греко[18] и Джотто[19]. Сене очень хотелось доказать своим подружкам, что он тоже способен нарисовать шедевр. Картины Эль Греко и Джотто казались слишком сложными, а вот Малевич… Его четко организованная композиция создавала иллюзию простоты. Однако, провозившись до вечера, Сеня понял, что попытка создать шедевр провалилась. Вроде все фигуры были на месте, но если у Малевича чувствовалось движение, Сенин рисунок был мертвым и статичным. Вот тогда-то он и побежал к Вере за помощью.

Позже, работая с Кузьмичом, Сеня вернулся к копированию картин, но теперь он писал Эль Греко и Джотто. Копии маленького художника нравились посетителям городского вернисажа, в особенности туристам из Германии, каждую неделю приплывавшим в город на большом белом пароходе. На полученные деньги маэстро с учеником покупали холст и краски, чай, печенье и сахар, а остальные делили пополам.

Когда Сеня уехал, Кузьмич еще некоторое время продавал остатки Эль Греко и Джотто, а потом потихоньку стал возвращаться к прежнему полуголодному состоянию свободного художника. Именно тогда на горизонте появился Ральф с замечательным предложением отправиться вслед за талантливым учеником на родину Дюрера[20] и обоих Лукасов Кранахов — Старшего и Младшего[21]. Надо ли говорить, что скорый на подъем художник согласился, практически не раздумывая?

В Германии Кузьмичу быстро удалось заставить, как он выразился, «придуривающегося больным» ученика взяться за ум и, повторив подвиг барона Мюнхгаузена (тоже, кстати, немца), вытащить себя за волосы из болота депрессии. Счастливый Ральф нашел друзьям мастерскую, снабдил всем необходимым, выдвинув при этом только одно требование: фрау Рильке будет по-прежнему находиться с ними.

Вскоре Кузьмич уже довольно сносно говорил по-немецки, Арсений старался ни в чем не отставать от старого учителя, а стены мастерской в изобилии украсили копии Джотто и Эль Греко. Верный старым традициям Кузьмич быстро нашел покупателей, и у троицы начали водиться деньги — хватало даже на то, чтобы иногда сводить фрау Рильке в ресторан.

Однако когда в сентябре Сеня пошел учиться в академию, его отношение к подобному «бизнесу» резко изменилось. Он категорически отказывался плодить копии — ему хотелось писать только свои картины. На безрыбье и рак — рыба! Когда запасы копий подошли к концу, Кузьмич стал искать покупателей для Сениных картин. Но тут упрямый Маэстро выдвинул еще одно, очень жесткое условие: он категорически запретил хотя бы косвенно упоминать о синдроме Дауна, хотя, по мнению Кузьмича, на этом можно было срубить неплохую капусту. Сеня и сам читал, как на одном из аукционов полотно, написанное талантливым молодым художником, было оценено гораздо ниже, чем картина, нарисованная настоящим слоном.

Сеня рисовал теперь гораздо меньше, больше времени уделял книгам. Только сейчас он понял страстную любовь Веры к чтению. Он читал обо всем, что имело хоть какое-то отношение к искусству. Сначала многое было непонятно, и здесь опять большую роль сыграли знания Кузьмича. С терпением, в котором слились воедино отеческая забота и материнская нежность, он объяснял воспитаннику трудные моменты. По выходным троица по-прежнему колесила по музеям и картинным галереям Германии. Во время этих поездок Сеня стал замечать перемены в отношениях между Кузьмичом и фрау Рильке. И когда к Новому году старый художник заявил: