Гром среди ясного неба - Генри Саттон

стрелять без предупреждения в этого беднягу. Полковник Инглиш объяснил, как это случилось, как распространили версию о Вторжении в Дагуэй и как совещание в Туэле, в свою очередь, привело к новой версии о «сбежавшем маньяке». Проявив осторожность, он сделал упор на то, что именно гражданские власти издали приказ «стрелять без предупреждения».

— Что, конечно, совершенно отвечает вашим собственным целям,— прервал его Шлейман.

— Нельзя сказать, что это совсем не отвечает нашим целям,— ответил Инглиш с олимпийским спокойствием.

— Я требую отменить приказ,— сказал Коулбрук.

— Но…

— Нам он не нужен. Больше не нужен. Если он сумасшедший, как все считают, никто не будет прислушиваться к его бреду.

— Это, конечно, верно,— согласился Инглиш.— Однако разрешите заметить, что Тарсус все еще существует. И «бред сумасшедшего», каким бы диким он ни казался, чистая правда. Стоит только кому-нибудь проверить — прокурору, репортеру,— все равно…

— Тогда мы должны заняться Тарсусом, а не Донованом,— заявил Коулбрук.

— Я все-таки настаиваю на том, что у нас нет выбора. Мы должны во всем признаться,— сказал Пеннибейкер. Он был похож на благородного и возвышенного Мел-вина Дугласа. Ведь не ему глотать эту пилюлю — военно-морской флот тут ни при чем.

— Кубинская версия…— начал Инглиш.

— Она уже не годится. Теперь слишком поздно. И мне она не нравится. Это увеличивает риск,— сказал Коулбрук.

— Однако надо же что-то предпринимать,— запротестовал Ренчлер. Теперь он стал активным, этот Ренчлер.

— Катастрофа! — сказал полковник Инглиш.

— Конечно, это катастрофа,— согласился Пеннибейкер.

— Самое лучшее, что мы можем сделать, это изменить вид катастрофы. Скрыть ее истинную сущность,— мрачно предложил Инглиш.

— А как вы предлагаете это сделать?—спросил Коулбрук.

Они вернулись. На некоторое время они исчезали, оставив Гаргана подумать. Но теперь они вернулись. Они хотели услышать ответ.

— Я думаю, что вы запугиваете меня,— сказал он.

— Нет.

— Хорошо. Но я все равно уверен, что вы меня запугиваете, и готов держать пари, что это так!

— Нам потребуется совсем немного времени, чтобы его выиграть,— сказал Горан. —Только кое-что согласуем в инстанциях. Уверяю вас, что мы не запугиваем. Не будем играть в прятки. Рано или поздно вы все скажете.

— Послушайте,— убеждал его Райли,— облегчите свое положение и положение вашего друга. Что, если он расскажет обо всем этом кому-нибудь еще? У него ведь есть друзья, не так ли? Что, если он им расскажет? Дайте ему возможность избежать этой оплошности.

— А что с нами случится?. Что случится со мной? И… с человеком или с людьми, от которых я получил информацию?

— Ничего.

— Тогда я смогу уйти?

— Через некоторое время — конечно.

— Почему я должен вам верить?

— А какой у вас выбор?

— Я могу выбрать молчание и придерживаться этой линии.

— Некоторое время — возможно,— сказал Горан.

— Пойдем,— сказал Райли.— Разрешение, наверно, уже получено.

— Пока,— кивнул Горан.

Возможно, они не запугивали. Но даже если и да, они могли держать его здесь столько, сколько хотели. Если б он только не просил Флосси передать Марж, чтобы она не беспокоилась! Его отсутствие теперь никого не встревожит…

— …В конце концов, несмотря на все ваши сумасбродные версии, которых вы будете придерживаться, несмотря на любую линию, которую вы будете проводить, несмотря на любую ложь, которую вы собираетесь выдавать за правду, там существует город,— говорил Пеннибейкер.— Там люди, там здания. Они существуют.

— Да, вот именно,— ответил полковник Инглиш.— Это именно то, о чем я думал сам. А что, если бы там не было города?

— Простите, что вы сказали? — переспросил министр.

Все наклонились вперед, все, как один, чтобы не пропустить ни слова. Их настроение было разным — воинственность Пеннибейкера, чувство вины Максвелла, раздражение Шлеймана, его собственное любопытство,— но они все слушали и, как полагал Истлейк, были готовы ко всему. Этот Инглиш прекрасно выбрал момент. Они действительно все пребывали в полном отчаянии, стараясь найти выход из этой каши.

— А что, если бы там не было города?

16 ЧАСОВ 00 МИНУТ ПО ВОСТОЧНОМУ ЛЕТНЕМУ ВРЕМЕНИ

Ну хорошо, уже четыре часа. Подумаешь! Розенталь злился на себя за то, что явно играет в какую-то детскую игру. Отсутствие звонка Гаргана означало лишь то, что он еще ничего не выяснил и, вероятно, был занят проверкой. Сидя здесь, в Бостоне, трудно угадать, что Гарган делал в Вашингтоне, какие бюрократические препятствия требовалось преодолеть, какие трудности могли возникнуть. Ничего страшного не произошло. Существовало много всяких объяснений, почему Гарган до сих пор не позвонил ему.

С другой стороны, эти аргументы были не новы. Час назад Розенталь уже все их перебрал. Но тогда он сумел внушить себе, что волноваться рано, надо проявить выдержку. Он решил дать Гаргану еще один час. И до четырех часов не беспокоиться.

И вот уже четыре часа. И ничего не изменилось. Никакого сообщения не пришло. Однако это еще ничего не значило. Розенталь подумал, что он сейчас похож на сумасшедшего, который пытается всех убедить, что конец света наступит в четверг после обеда только потому, что пришел к выводу, что не вынесет больше ожидания. Но конец света не наступил. И сейчас ничего не происходит. Ведь никакого определенного времени он Гаргану не назначал. Это не казалось тогда уместным и нужным. Как только Гарган что-то узнает, он позвонит. Нечего усложнять дело. Он может позвонить в четыре часа пятнадцать минут, в четыре двадцать две… А после пяти? Розенталь в этом сомневался. После того как закроются конторы Вашингтона, вряд ли Том сможет что-нибудь узнать.

Глупо звонить, но в то же время глупо и не позвонить. За все послеобеденное время он ничего не сделал. Не мог сосредоточиться, работа не клеилась…

Черт с ним! Розенталь поднял трубку и набрал номер. Несколько секунд спустя его соединили с коммутатором министерства здравоохранения, и он подождал, пока ему дадут кабинет доктора Гаргана.

— Доктора Гаргана, пожалуйста,— сказал он секретарше, ответившей на звонок.

— К сожалению, он ушел на весь день. Кто его спрашивает, скажите, пожалуйста?

— Ушел?

— Да, сэр.

— Когда он ушел?

— Около часа… Пожалуйста, кто говорит? Розенталь мешкал. Это уже просто мания какая-то.

А может, нет? Куда, черт возьми, делся Том? Конечно, скорее всего он проверяет рассказ о Тарсусе. Но почему бы ему не выяснить все по