Коронация, или Последний из романов - Борис Акунин

Небрежным жестом подозвал лакея, тащившего наплече тяжелый чемодан, ткнул пальцем в желтую наклейку. На ней было написаноBanville. Приглядевшись, я заметил, что наклейки имеются на всех предметахбагажа, только на одних желтые с именем милорда, на других синие с надписьюCarr, а на третьих красные с надписью Freyby. Очень разумно, надо будет взятьна вооружение.

Очевидно, сочтя проблему благополучноразрешенной, мистер Фрейби снова извлек из кармана свой фолиант и пересталобращать на меня внимание, а я задумался о том, что английские батлеры,конечно, всем хороши и свое дело знают, но кое-чему у нас, русских служителей,все же могли бы поучиться. А именно – сердечности. Они просто обслуживаютгоспод, а мы их еще и любим. Как можно служить человеку, если не испытываешь кнему любви? Это уж какая-то механистика получается, будто мы не живые люди, аавтоматы. Правда, говорят, что английские дворецкие служат не господину, а дому– наподобие кошек, привязываются не столько к человеку, сколько к стенам. Еслитак, то этакая привязанность не по мне. И мистер Фрейби показался мне что-то ужбольно странным. Хотя, рассудил я, у такого хозяина и слуги должны быть чудные.Да и неплохо это, что mon colleague anglais[3] такой, какговорят в народе, квёклый – будет меньше путаться под ногами.

* * *

Затевать настоящий обед времени не было,поэтому к прибытию их высочеств я распорядился накрыть стол на скорую руку, ala picnic – с малым серебром, на простеньком мейсенском сервизе, и вовсе безгорячих блюд. Кушанья заказал по телефону из «Delicatessen» Снайдерса: паштетиз бекасов, пирожки со спаржей и трюфелями, расстегайчики, заливное, рыбу,копченых пулярок и фрукты на десерт. Ничего, можно было надеяться, что уже квечеру мэтр Дюваль освоится на кухне и ужин получится более пристойным. Правда,я знал, что Георгий Александрович и Павел Георгиевич вечером будут у его императорскоговеличества, который ожидался в половине шестого пополудни и прямо с вокзаладолжен был проследовать в походный Петровский дворец. Высочайший приезд нарочноподгадали именно на шестое мая, поскольку это день рождения государя. Уже собеда затрезвонили церковные колокола, которых в Москве неисчислимоемножество, – это начались молебствия о ниспослании здоровья и долголетияего императорскому величеству и всей августейшей семье. Я лишний раз пометилсебе распорядиться насчет балдахина с вензелем «Н» над подъездным крыльцом.Если вдруг пожалует государь, подобный знак родственного внимания будет кстати.

В пятом часу Георгий Александрович и ПавелГеоргиевич, надев парадные мундиры, отбыли на вокзал, Ксения Георгиевна сталаразбирать старинные книги в малой столовой, которая при Чесменских, кажется,использовалась в качестве библиотеки, лорд Бэнвилл с мистером Карром заперлисьв комнате его светлости и велели сегодня их больше не беспокоить, а мы смистером Фрейби, предоставленные сами себе, сели перекусить.

Прислуживал младший лакей со странной фамилиейЗемляной, из московских. Неотесанный, довольно неловкий, но очень старательный.Пялился на меня во все глаза – должно быть, наслышан об Афанасии Зюкине.Признаюсь, это было лестно.

Вскоре, уложив своего питомца напослеобеденный repos, к нам присоединилась и гувернантка мадемуазель Деклик.Она уже отобедала с их высочествами, однако какая же это еда, когда сидишьрядом с Михаилом Георгиевичем – его высочество обладает весьма неспокойнымнравом и все время шалит: то начнет хлебом кидаться, то спрячется под стол иприходится его оттуда извлекать. Одним словом, мадемуазель охотно выпила с намичаю и отдала должное замечательным филипповским пряникам.

Ее присутствие оказалось очень кстати,поскольку мадемуазель знала по-английски и отлично справилась с обязанностямипереводчицы.

Я спросил англичанина, чтобы с чего-то начатьразговор:

– Давно изволите работать дворецким?

Он ответил одним коротким словом, имадемуазель перевела:

– Давно.

– Вы можете не беспокоиться, вещираспакованы и никаких трудностей не возникло, – сказал я не без укора,поскольку мистер Фрейби в распаковке не участвовал вовсе – так и просидел сосвоей книжкой в карете до самого конца этой ответственной операции.

– Я знаю, – был ответ.

Мне сделалось любопытно – в флегматичнойманере англичанина ощущалась не то поразительная, превосходящая все мыслимыеграницы леность, не то высший шик батлеровского мастерства. Ведь пальцем опалец не ударил, а вещи разгружены, распакованы, развешаны, и все на своих местах!

– Разве вы успели наведаться в покоимилорда и мистера Карра? – спросил я, отлично зная, что с момента прибытиямистер Фрейби не выходил из собственной комнаты.

– No need, – ответил он, имадемуазель столь же коротко перевела:

– Pas besoin[4].

За время, которое мадемуазель провела в нашемдоме, я успел неплохо ее изучить и видел по блеску в ее серых узких глазах, чтоангличанин ей любопытен. Разумеется, она умела владеть собой, как и подобаетпервоклассной гувернантке, привыкшей работать в лучших домах Европы (до нас,например, она воспитывала сына португальского короля и привезла из Лиссабонасамые превосходные рекомендации), но галльская натура иногда брала свое, икогда мадемуазель Деклик была чем-нибудь увлечена, позабавлена или рассержена,ее глаза зажигались этакими маленькими огоньками. В штат прислуги особу с такойопасной особенностью я бы не взял, потому как этот самый огонек – верный знактого, что, как говорят в народе, в тихой заводи черти водятся. Но гувернеры,бонны и воспитатели – не моя забота, ими ведает управляющий двором князьМетлицкий, поэтому я мог себе позволить любоваться вышеозначенными огонькамибезо всякой тревоги.

Вот и теперь мадемуазель, не удовлетворившисьскромной ролью переводчицы, не утерпела, спросила (сначала по-английски, апосле, для меня, по-французски):

– Откуда же вы знаете, что с вещами все впорядке?

Тут мистер Фрейби впервые произнес более илименее длинную фразу:

– Я вижу, что месье Зюкин знает своедело. А в Берлине, где вещи паковались, их укладывал человек, который тожезнает свое дело.

Словно в вознаграждение себе за стольутомительный труд, как изречение такой пространной сентенции, батлер достал изакурил трубку, предварительно жестом испросив позволения у дамы.

И я понял, что, кажется, имею дело ссовершенно исключительным дворецким, каких мне не доводилось встречать за всюмою тридцатилетнюю службу.

* * *