Коронация, или Последний из романов - Борис Акунин

Словно в подтверждение этого моего опасениянавстречу нам из-за поворота выкатился кривоногий приземистый разносчик-китаецс лотком своих сомнительных товаров. Бедняга, видно, думал, что гуляющих впарке будет много больше, да только с погодой ему не повезло.

Его высочество, завидев живого китайца, вырвалручку и со всех ног бросился к узкоглазому коротышке.

– Хочу! – крикнул МихаилГеоргиевич. – Вот это хочу!

И показал пальчиком на ядовито-розовый леденецв виде пагоды.

– Ne montrez pas du doigt![7]– немедленно вскричала мадемуазель.

А Ксения Георгиевна догнала брата, снова взялаза руку и спросила:

– A quoi bon tu veux ce truc?[8]

– Je veux, c'est tout![9]– отрезал его высочество и выпятил подбородок, проявив замечательную для своеговозраста настойчивость, а настойчивость – отличный фундамент для развитияхарактера.

– Ах, Афанасий, купи ему, –обернулась ко мне Ксения Георгиевна. – Он теперь не отстанет. Разок лизнети бросит.

У великой княжны собственных денег не было, ия вообще не думаю, чтобы ее высочество знала, как они выглядят и что сколькостоит. Да и к чему ей это?

Я взглянул на мадемуазель, ибо решать было ей.Она наморщила нос и пожала плечами.

Китаец, надо отдать ему должное, непредпринимал никаких попыток навязывать свой кошмарный товар и только таращилсябессмысленными щелочками на ее высочество. Иной раз меж китайцев встречаютсяистинные красавцы – тонколицые, белокожие, с изысканными движениями, а этот былсущий урод. Физиономия плоская, круглее блина, короткие волосы торчат ежом.

– Эй, ходя, что стоит вот это? –показал я на пагоду, доставая кошелек.

– Рубрь, – ответил наглый азиат,видимо, поняв по моему виду, что торговаться я с ним не стану.

Я дал вымогателю «канарейку», хотя леденцубыла красная цена пятачок, и мы двинулись дальше, причем его высочествунемудрящее лакомство, кажется, пришлось по вкусу – во всяком случае, выброшенледенец не был.

В дальнем конце боковой аллеи показаласьограда Эрмитажа, и мы повернули в том направлении. Идти оставалось никак неболее сотни саженей.

На ветке закаркала ворона – громко, заполошно,и я поднял голову. Птицы не увидел, лишь клочья серого неба меж темной листвы.

Кажется, ничего бы не пожалел, только быостановить то мгновение, потому что ему суждено было поделить мое существованиена две половины: всё разумное, предсказуемое, упорядоченное осталось в прежнейжизни, а новая сплошь состояла из безумия, кошмара и хаоса.

* * *

Сзади раздался звук быстро приближающихсяшагов. Я удивленно оглянулся – в самый последний миг перед тем, как мне наголову обрушился удар чудовищной силы. Успел увидеть невыразимо страшное,перекошенное яростью лицо давешнего бородача и полетел наземь, на секундупотеряв сознание. Я говорю «на секунду», потому что, когда я оторвал от землиочень тяжелую, будто залитую свинцом голову, бородач был всего в несколькихшагах. Он отшвырнул в сторону Михаила Георгиевича, схватил ее высочество заруку и потащил назад, мимо меня. Мадемуазель растерянно застыла на месте, ятоже был, как замороженный. Поднес руку ко лбу, вытер что-то мокрое, посмотрел– кровь. Не знаю, чем он меня ударил, кастетом или свинчаткой, но деревья икусты вокруг качались, как морские волны в шторм.

Бородач по-разбойничьи свистнул, и из-заповорота – того самого, откуда мы совсем недавно вышли, выкатила черная карета,запряженная парой вороных. Возница, в широком черном дождевике, с криком«тпрру!» натянул вожжи, из еще не остановившегося экипажа выпрыгнули двоемужчин тоже в черном и побежали в нашем направлении.

Это похищение, вот что это такое – произнесвнутри меня очень спокойный, негромкий голос, и деревья вдруг пересталикачаться. Я привстал на четвереньки, крикнул мадемуазель: «Emportez legrand-duc!»[10] и обхватил за колени бородатого, который какраз поравнялся со мной.

Он не выпустил руку ее высочества, так что мывсе трое повалились на землю. Силой меня природа не обидела, у нас в роду всекрепкие, а в юности я служил дворцовым скороходом, что тоже изрядно укрепляетмускулатуру, поэтому руку, которой злодей держал Ксению Георгиевну за крайплатья, я разжал без труда, только проку от этого вышло мало. Освободившимсякулаком он ударил меня в челюсть, а ее высочество даже не успела подняться наноги – двое в черном были уже рядом. Они подхватили великую княжну под локти и,приподняв, бегом понесли к карете. Хорошо хоть мадемуазель успела спастиМихаила Георгиевича – краем глаза я видел, как она, подхватив мальчика на руки,ныряет в кусты.

Мой противник оказался ловок и силен. Онударил меня еще раз, а когда я попытался ухватить его за горло, сунул руку запазуху и выхватил финский нож с зазубринами на лезвии. Эти самые зазубрины яувидел так отчетливо, словно их поднесли к самым моим глазам.

– Забие яко пса! – прошипел страшныйчеловек как-то не вполне по-русски, выпучив налитые кровью глаза, иразмахнулся.

Я хотел вспомнить слова молитвы, но почему-тоне получилось, хотя, казалось бы, когда и молиться, если не в такую минуту?

Нож занесся высоко, чуть не в самое небо, нотак и не опустился. Волшебным образом запястье руки, что держала клинок,оказалось перехваченным пальцами в серой перчатке.

Лицо бородача, и без того перекошенное,искривилось еще больше, я услышал чмокающий звук удара, и мой несостоявшийсяубийца мягко завалился на сторону, а вместо него надо мной стоял давешнийэлегантный господин в цилиндре, только в руке у него была уже не тросточка, атонкий, длинный клинок, запачканный красным.

– Живы? – спросил мой спасительпо-русски и тут же, обернувшись назад, крикнул что-то на неведомом мне наречии.

Я приподнялся и увидел, что по дорожке, ужаснотопая и по-бычьи наклонив голову, несется разносчик-китаец, уже без лотка, нозато со странным приспособлением: крутит над головой небольшой металлическийшар на веревочке.

– Ййя! – противно крякнул азиат, ишар сорвался вперед, просвистев в нескольких вершках надо мной.