Квартет Я. Как создавался самый смешной театр страны - Александр Демидов

Возвращаясь к истории про забродившее варенье Камиля, когда ко мне опять пришел Олег, он с порога спросил:

– Выпить есть что?

– Нет.

– А чего это там под кроватью стоит?

– Да это Камиль какую-то брагу решил сделать.

– Ну-ка, ну-ка… – потянул Олег и вытащил эту трехлитровую банку из-под кровати.

А резиновая перчатка уже надута до предела, то есть клиент готов – все уже забродило и дало градусы, это уже можно было употреблять.

Я как-то оробел:

– Что, прям можно?

– Да, конечно, смотри – перчатка надута.

– Но как-то неудобно…

– Чего неудобно? Мы по чуть-чуть. Тут же целая трехлитровая банка – Камиль и не заметит.

Мы открываем – действительно, попахивает достаточно алкоголически. Я говорю:

– И как мы ее будем пить? Там же абрикосы плавают.

– Нужна марля.

Через мой платок мы нацедили себе по полстакана. Решили, что больше будет уже некрасиво. Натянули резиновую перчатку обратно, а платок выбросили в грязное помойное ведро. И мы выпили.

На первый взгляд показалось, что выпили мы что-то такое креплененькое, но не очень-то и крепкое. Но на самом деле нас шарахнуло от души. Еще и закуски у нас никакой не было. Мы закурили еще по сигаретке, и мир стал гораздо теплее, приятнее во всех смыслах.

Дальше мы решили выпить еще по стакану. Я достал свой платок из грязного помойного ведра, быстро сбегал его постирал, и мы нацедили себе еще. На этот раз мы уж точно решили, что все – больше не будем, потому что это некрасиво как-то, и Камиль может заметить. Выбросили платок снова в то же ведро. Но довольно быстро опять достали, постирали еще раз и нацедили еще. И выпили еще по стакану.

Но теперь уж дали себе честное слово, а потом и друг перед другом поклялись прямо на этом моем платке, что больше не будем. Снова выбросили платок в ведро, где уже образовалось довольно много абрикосовой жижи.

Нам стало так хорошо! Это уже был этап, когда стало не просто хорошо, а прямо здорово. Дальше я помню, что я уже не стирал свой платок.

Проснувшись утром, мы поняли, что брага выпита до дна. И хоть вечер накануне был прекрасным, нам с Олегом стало неудобно.

Решение было очень простым. Мы налили в оставшуюся абрикосовую жижу прямо из горячего чайника воды, надели снова перчатку, и разбежались по институтам.

Когда пришел Камиль, он заглянул под кровать и увидел всю эту картину. Я сделал вид, что тоже очень удивлен. Камиль сокрушался, думал, что мало бросил дрожжей, вылил всю эту муть в унитаз и сильно жалел, что ничего не вышло.

История забылась.

Но через какое-то время я не выдержал и все Камилю рассказал. Он очень смеялся. Может, мне надо было сделать так, чтобы прокисло какое-то мое варенье, купить дрожжей, сделать брагу и проставиться?.. Вообще, конечно, надо было бы потянуть до какого-нибудь юбилея и принести ему такую трехлитровую банку абрикосовой браги. Теперь Камиль, вспоминая эту историю, часто говорит, что мы с Олегом убили в нем винодела.

В ней рассказывается о том, как я упал с Ленина

Когда мы поступили в институт, мы получили студенческие билеты и уже являлись полноправными студентами со стипендиями. Нас, как и любых студентов, ожидала поездка на картошку. Мы, правда, собирали там не только картошку, но и свеклу, морковь – ботву отделяли от овощей. Нас отправили в трудовой лагерь, весь курс. Кто-то взял какие-то справки и не поехал, но основная команда нашего курса попала на эту картошку.

Когда мы туда прибыли вместе со студентами старших курсов – мы и отделение Музыкального театра, – нас поселили в помещении с разбитыми стеклами. Это был пионерский лагерь – то ли он был заброшенный, то ли это было осенью уже и детишки там не жили. Я помню, что на маленькой центральной площади этого лагеря стоял Владимир Ильич Ленин, но он стоял в такой странной позе – в позе оперного певца: не просто указывал путь к коммунизму, а его немножечко открытый рот, взмах руки и весь его вид показывали, что он сейчас будет исполнять оперную арию.

В комнате мы распределились так: я, Слава, Леша и Петя, а Камиль жил в другой комнате. И дружба наша как-то сразу сформировалась. Компания была веселая – ну, а как она может быть не веселая? Молодость, ГИТИС, мы еще не учимся, а просто валяем дурака и, естественно, не усердствуем в выполнении планов по повышению сбора урожая и помощи сельскому хозяйству нашей страны.

Потом, когда Игорь ушел, мы решили ему отомстить и устроили конкурс на самую страшную морду. Победил я. И вот представьте: мы крадемся тайком к окнам студентов‐старшекурсников Музыкального театра, вокруг, как в фильме ужасов, тишина, за окном сидят студенты, играют то ли в карты, то ли в шахматы, идет тихая, непринужденная беседа. Ребята прячутся недалеко от меня, а я надеваю на себя кофту или куртку, большая копна волос, я скукоживаю физиономию в ту гримасу ужаса, благодаря которой я выиграл конкурс, стучу в окно… Жуткий крик! Тоже все летит в разные стороны. А мы уже несемся к себе в комнату и влетаем под одеяла. Забегают взволнованные студенты, кто-то из них даже немного дрожит, у кого-то в руке палка, они возбуждены: «Так, ребята! Только честно ск-к‐каж-ж‐ите, эт-то вы? В‐в‐аш лохма-т‐тый н‐нас н‐напу-гал?» Ребята как ни в чем не бывало отвечают: «Нет, мы вообще ничего не знаем…»