Дочь олигарха - Скарлетт Томас

Учителя биологии зовут доктор Морган, и это – мужчина. За исключением директора, единственный мужчина, проживающий в здании школы. Его комната – рядом с комнатой Син-Джин. У него светлые волосы, довольно длинные и жирные, из-за чего часто выглядят грязными, а еще он отрастил короткую светлую бородку, как у какой-нибудь шведской поп-звезды времен “Боврила”. Учителям выделен свой коридор в Девичьем крыле – части дома, прежде отведенной прислуге. Напротив жилища доктора Моргана обитает мадам Венсан. Комната мисс Эннабел, изнуренной артритом учительницы танцев, расположена дальше по коридору, так же, как и комната миссис Куку. Остальные учителя живут в деревне или в ближайшем городке, а некоторые – в Стивенидже. У директора – собственный дом на территории школы, на берегу озера, в котором утонула принцесса Августа. Когда-то у него была жена, но больше ее нет. Иногда говорят, будто она от него ушла. А иногда – что умерла. В школьном саду есть странная маленькая могилка – поговаривают, что это как раз ее. Однажды кто-то рассказал, что жена директора умерла, когда ей было всего двадцать, и она была страшно худая, сильно болела перед смертью.

На сегодняшнем уроке биологии показывают видео о том, как какой-то тип проглатывает миниатюрную камеру, и та путешествует по пищеводу и желудку, попутно записывая весь пищеварительный процесс. Это самая отвратительная вещь из всего, что они когда-либо видели.

По необъяснимой причине в лаборатории биологического класса тоже висит портрет принцессы Августы. Он здесь совершенно ни к селу: на ослепительно белых стенах – темная масляная краска. Впрочем, ощущение такое, что его выбрали для этого кабинета не случайно: принцесса Августа на этот раз одета в белое платье, которое вполне можно принять за костюм медсестры. Она, что ли, оказывала кому-то медицинскую помощь? Трудно себе такое представить. Ведь в ее времена и науки-то, кажется, не было?

– Сэр? – поднимает руку Лисса. – Сэр! Принцесса Августа не хочет смотреть на все эти какашки.

– Девушки, ну пожалуйста, – вздыхает доктор Морган. – Это никакие не “какашки”.

– Все равно это отвратительно, доктор Морган.

– Это называется химус, – объясняет он. – И в этом нет ничего омерзительного. Это то, что находится внутри каждой из вас. Все эти замечательные кусочки непереваренной пищи, корнфлекса или что там вы ели на завтрак…

– У Бьянки кусочков нет, – шепчет кто-то, и несколько человек хихикают.

– Сэр, а если не есть ничего, кроме фруктов?

– Не есть ничего, кроме фруктов, очень вредно. Питание должно быть сбалансированным.

На экране камера проходит сквозь большое количество чего-то, похожего на “Сэндвич спред”, намазанного на щупальца Чужого, и наконец добирается-таки до какашек.

– Сэр, я просто поверить не могу в то, что вы реально показываете нам все это, – говорит Лисса.

– Я пожалуюсь отцу, – говорит Тиффани.

Доктор Морган вздыхает и теребит жидкую бородку.

Теплый день в начале октября напоминает Таш о родине. Прогрет даже не воздух, а сама земля, и день искрится подобно хрустальной люстре. На дальней стене столовой – высокие окна, через которые наружу толком не выглянешь, потому что они слишком на большом расстоянии от пола и все залеплены кусочками металла. На противоположной стене – нормальные окна с подъемными рамами, и одно из них открыто. Внутрь влетел сонный шмель, он, пританцовывая, движется к свету, сначала исполненный надежды, потом – с возрастающим отчаянием, потому что полет вверх и к свету (и то, и другое – задачи не из легких, если ты шмель) не приносит результатов. Вряд ли шмель понимает, что выбраться отсюда можно, только если полететь обратно, потом взять курс вниз, в темноту, а дальше – развернуться на сто восемьдесят градусов, и все это настолько чуждо природе и биологии шмеля, что ему такое, конечно, и в голову не придет. Но именно в конце такого сложного маршрута – открытое окно: свобода, о которой шмель, должно быть, к этому моменту успел позабыть. Истинный свет.

Наташа представляет себе, как кто-то разъясняет ей все это в духовном смысле. Ну, типа, что и в жизни все примерно так же. Какой-нибудь старик-раввин в школе, которой давным-давно нет. Или доктор Морган. Мистер Хендрикс. Она наблюдает за шмелем и мысленно уговаривает того просто взять и полететь вниз. Изо всех сил посылает ему это внушение, сначала на русском, потом – на английском. Давай сюда, думает она, еще чуть-чуть вот сюда, а уж потом…

И тут подходит Син-Джин с ученическим изданием “Общего пролога к «Кентерберийским рассказам»” и прибивает шмеля.

Бьянку опять вызвали к директору, и на этот раз он попросил ее прийти к нему домой. Директор славится тем, что проводит “исправительные” мероприятия для “непослушных” девочек. Иногда читает им книги – ужасно скучные, часто – про Наполеона или королеву Викторию, а то и собственный самиздат на тему местной истории. Бывает, поручает им заботиться о ком-нибудь из младших, но в последние годы младших и старших стараются разделять из-за того, что старшие нагло пользовались расположением фенечек.

Бьянка в этом не участвовала, да и вообще там было-то – несколько раз послали их в деревенский магазин, попросили немного что-то подшить, да еще одна старшая однажды заперла фенечку другой старшей в подвале с привидениями Вдовьей башни.

Фенечка – это девочка из младших классов, которая хочет быть тобой. Вообще-то странноватое такое шефство над младшими, если честно. Тебе в шкафчик приходит письмо с наклейкой-сердечком на конверте, или с нарисованной от руки кошечкой, или чем-нибудь еще вроде того, и это означает, что у тебя появилась фанатка среди младших – фенечка. Бьянкой быть никто не хочет. А если кто и хочет, то это такие девочки, у которых нет наклеек и которые не умеют рисовать и ненавидят кошечек, потому что они слишком миленькие, а если они и любят кошечек, то только за их ничтожный вес и размер.

По дороге к дому директора Бьянка представляет себя олененком в ночной тьме, снег мягко падает на ее рыжую шерстку, и она думает о принцессе Августе, которая пришла сюда и утонула: интересно, она это спланировала или просто думала, что умеет плавать? Может, она пыталась достать со дна свой черный бриллиант? Потому что нет, ну правда, как, блин, жить-то, если он пропал?

Его обязательно надо найти, этот черный бриллиант. Только так можно вернуть свет. Прозрачный, пронзительный свет.

Их везут в Стивенидж на выездной урок географии.

Это же надо додуматься – устроить географическую поездку в город, хуже которого не было, наверное, во всей истории Вселенной, ну, если, конечно, не считать разных там советских развалин и городов рядом с Чернобылем. Этому Стивениджу тоже нужна ядерная катастрофа. Они заходят в “Макдональдс” за диетической колой и хэппи-милом. Там мальчики, мальчики повсюду. Эти, похоже, хуже, чем ДМ? Одеты в вещи из “Спортс дайрект”[9], пропахшие дешевыми химикалиями, а изо рта воняет соусом для бигмака и вейпом со вкусом бабблгама. И все, буквально все жители этого города жирные. Немногочисленные нежирные люди похожи на быдло-версию Бьянки, они толкают перед собой коляски, набитые детьми, у них длинные немытые волосы и по всему телу пирсинг. У каждого местного мужчины – нелепые татуировки. Не сексуальные картинки, как у поп-звезд и футболистов, а отчаянные крики о помощи, набитые выцветшей тушью. К счастью, сейчас осень, так что их не очень видно. Но кто-то вспоминает, как девочек водили в местный бассейн, и там были жирные мужики с ангельскими крыльями на спинах и с вытатуированными именами и датами рождения их детей. Таш и Тиффани идут под ручку, потому что они теперь лучшие подружки, а Дэниель плачет негорючими слезами приходящей ученицы с легким ПМС.