Redrum 2018-2019 - Юлия Саймоназари

боялся подумать, что с ним будет, если не успеет к сроку выполнить задание партии. Капитан прикидывал, как расчистить дно водохранилища без огня: «Пригнать технику для сноса не получится. Дороги в кашу. Самим бы теперь выбраться. Шесть грузовиков на своем горбу тащить. Чтоб тебя! Может разобрать топорами?».

Его мысли прервали солдаты, вернувшиеся из леса.

— Только пятерых нашли! — доложил один из них.

Капитан подошел к деревенским. Три парня и две девушки испуганными глазами смотрели на офицера, но боялись они не его, он это чувствовал. Страх на молодых людей наводила сама деревня, и находиться здесь им так же не хотелось, как и самому Жданову и его бойцам.

— Где остальные? — спросил он.

Повисло молчание.

— Языки проглотили?!

— В лес ушли, — ответила хрупкая девушка.

— А вы что же?

— Мы не захотели, — пробубнил светловолосый парень.

— Зачем животных развесили?

— Чтобы напугать вас, — торопливо выпалила другая девица, покрупнее, но Жданов понял, что она соврала.

— Изверги! — не выдержал помощник Волков.

— Ладно, пока отвезем их в больницу, там решим куда расселить. Капитан не стал допытываться до правды, он совершенно не хотел знать, что здесь произошло. — Черт бы побрал эту Кирщановку! Уходим!

— А санзачистка? — спросил Волков.

— Вода зачистит. Всего 28 гнилых лачуг. Затопит, размоет и растащит, а там бревна выплывут где-нибудь. Тут глубина метров шестнадцать будет! Ничего, вода без нас управится. А если будет время — приедем еще раз. Все, хватит болтать, поехали.

— А как же остальные?

— Напишу, в лес убежали. Нашли только этих. А они подтвердят. Подтвердите?

Кирщановцы молча закивали.

— Ну вот, а там пусть руководство решает — слать за ними спасательную группу или в покое оставить. Мое дело — вывезти всех отсюда, а раз вывозить некого, значит, и делать нам здесь нечего! — Жданов повеселел. — Все, по машинам!

Ливень хлестал солдат, промокшая насквозь одежда липла к телу, сковывала движения. Они дрожали от холода, топтались в грязи, выталкивая увязнувшие грузовики. Дорогу раскиселило на десять километров, местами она походила на трясину. Машины двигались очень медленно, и бойцы чертыхались и проклинали деревню и ее жителей.

Через полтора месяца река вышла из берегов и медленно подобралась к обезлюдевшей Кирщановке. День за днем грязные мутные потоки затапливали улицы, проникали в дома, выдавливали воздух. И когда процветающая плодородная долина скрылась под волнами, а деревня ушла на черное дно, кирщановцы вернулись на родную землю.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Накануне приезда грузовиков Евдокия собрала кирщановцев у реки и объявила:

— Мы останемся на нашей земле. Никто не прогонит нас. Нам помогут они, — указала старуха рукой на водную гладь реки. — Мы и наши предки годами служили им, подносили щедрые дары, прославляли и чтили их, и они обещали уберечь нас от беды. Но мне нужно от вас мужество. Никто не должен убояться! А если кто-то хочет уйти с земли предков, — медленно обводила она толпу каре-голубыми глазами, — пускай уходит сейчас же! Но знайте: беглецу не будет покоя на чужой земле, и потомки его не узнают счастья.

Слова повитухи насторожили людей, они притихли, боясь даже звуком привлечь внимание Евдокии и остановить ее взгляд на себе.

— Согласны?

— На что соглашаемся-то? — спросил один из кирщановцев.

— На жизнь в домах, что ваши предки построили, — и ее глаза впились в вопрошающего. Мужик оторопел и поперхнулся.

— Куда ж деваться? Согласны. Своя земля лучше, чем чужая, — послушно отвечали жители. Они не хотели бросать обустроенные несколькими поколениями хозяйства и переезжать в незнакомые края, в которых навсегда останутся чужаками. Сомнения тронули сердца лишь пятерых кирщановцев, тех, что боялись Евдокию больше остальных, но еще больше они боялись пойти против толпы и остаться в глазах земляков беглецами. И никто из них не решился рассказать о своих недобрых предчувствиях.

— Тогда делайте что говорю. Убейте всю скотину, всех птиц и домашних животных. Развесьте по заборам и деревьям, вспорите им животы, перережьте горло. Напоите землю. А потом возвращайтесь к реке.

Кирщановцы смотрели на Евдокию, и каждый думал, что ослышался. Конечно, они и раньше совершали жертвоприношения, умасливая духов, с которыми общалась повитуха, но убить всю скотину и птицу, и остаться без молока, яиц и мяса — все равно что подписаться на голодную смерть, тем не менее никто не перечил той, чьи руки прогоняли болезни и принимали детей на этот свет.

— Идите! — прикрикнула Евдокия, заметив оторопь в глазах земляков, и они побрели к дворам исполнять наказ.

Перед началом кровавой расправы женщины заперли детей по домам и велели не выглядывать из окон.

Визги и вопли напуганных и умирающих животных неслись над деревней, сливаясь в оглушающую какофонию. Кирщановцы, обезумевшие живодеры, взывающие к древним духам, убивали топорами, ножами и ружьями. В широко раскрытых от ужаса глазах несчастных домашних питомцев и скотины они видели свои отражения, перемазанные кровью, и людские сердца сдавливала боль и горькое раскаяние.

Когда ревущее мычание последнего живого существа оборвалось, по всей Кирщановке застучали молотки. Мужчины приколачивали мертвые туши к деревьям и заборам, пускали кровь и выворачивали внутренности. По улицам растеклись красные ручьи и лужи. Земля превращалась в буро-коричневую грязь. Горячий и влажный воздух пропитался тошнотворным запахом свежей крови и потрохов.

Ближе к вечеру все стихло, но долгожданная тишина не принесла облегчения. Невероятно тяжелая и зловещая, она только усилила стыд и вину за содеянное. Толпа мужчин, женщин, стариков и детей шла к реке, опустив головы, и никто не решался даже мельком взглянуть на распотрошенные трупы, развешанные вдоль улиц.

Дождавшись земляков на берегу, Евдокия махнула рукой, чтобы они следовали за ней, и зашла в воду по пояс. Не задавая вопросов, кирщановцы побрели за повитухой.

— Кто первый? — спросила она.

Все молчали, никто не хотел быть первым. Тогда она схватила Анисью Гурьеву, что стояла к ней ближе всех, та нехотя подалась вперед. Старуха уронила ее в воду, и молодая женщина закричала. Сухие руки с распухшими суставами на скрюченных пальцах замкнулись на тонкой шее, погружая Анисью в реку. Визги сменились бульканьем.

— Убьешь! — кинулся к повитухе Колька Гурьев.

— Назад! — она посмотрела на него страшными, одержимыми глазами, и он отступил.

Пока женщина брыкалась, Евдокия что-то бормотала нараспев, а когда Анисья обмякла и ее руки спали со старушечьих плеч, из глубины выползли водоросли, обвили мертвую и утащили на дно.

Повитуха смотрела на земляков, приглашая следующего.

— Смелее, — сказала Евдокия, — сколько раз вас выручала, ни разу не обманула. Говорю же: не будет никому счастья на чужбине. Ни