Чёртовы свечи - Александр Ступин

— …Командиром-пограничником, который обратил внимание на действие свечей, батюшка мой был, Мефодий Михайлович Муромцев.

— А как же вера? Он же был из семьи верующих, да ещё старообрядцев, в НКВД?

— А ему это не помешало нисколько. Вера верой, а служба службой. И потом… Грамоте он был обучен. Учился в гимназии хорошо. В церковь не ходил, а то, что дома иконки стояли, так кто об этом знал? Он ведь с детства приучен был к осторожности, наблюдательности. Лишнего ничего не говорил и не выпендривался никогда. Мальчишка крепкий рос, смышлёный. Любил читать и рисовал замечательно. Когда время свободное выпадало, всегда с карандашом и красками ходил. Поэтому и глаз его подмечал всё. Потом в армию призвали, потом — военное училище. На заставе он недолго пробыл, как только этот случай стали изучать, его перевели в группу, которая занималась такими случаями.

— Какими случаями?

— Религией, мистикой, колдовством, ритуалами, шаманством, заговорами.

— Действительно был такой отдел? В атеистическом государстве? Удивили.

— А что тут удивительного? Пример взят был из Германии. Там тоже интересовались древней историей, религией предков германцев. Экспедиции в Индию посылали, искали следы древних ариев…

— Повесть становится всё более интересной.

— То ли ещё будет. Вот пирожки попробуйте, с грибами, а это с брусникой… Чай сейчас ещё подогрею. Не торопитесь. Будете кушать и слушать.

Мы кивали, согласные на всё, только бы нас не выставили за дверь. В небольшой комнате обычной квартиры мы чувствовали себя необыкновенно хорошо. В этом чувстве не было той раскованности, которая возникает, когда гостишь у близких родственников. Раскованности, которая тут же распадается на скукоту, навязчивость и родственное хамство. Родственники знают о тебе то, что никто не знает. Они помнят твои грязные штанишки, твои страхи, шалости и детские «преступления». То, что ты давно забыл, через что перешагнул, пережил. Фотографий нет, но есть родственное: «А помнишь?» Действительно тёплые отношения между близкими родственниками сохраняются редко. Причин тому много. Кажется, вместе растут два брата, или две сестры, или брат с сестрой, а такими разными вырастают: наливное яблочко и дичка. Любовь и дружба в редкость. Чаще — непонимание и зависть.

— Папу не перевели в другой город, он так и служил там до самой войны. Ему выделили квартиру в городе, он занимался только этим. Пытался понять, почему свечи пошли по новому коридору и почему сейчас. Но самое главное, кто за этим стоял. Вся его деятельность была засекречена. Он маме рассказывал потом. Вызвали его к начальству, а в кабинете были незнакомые: один в штатском, другой в форме НКВД, тогда без погон ходили, майор. Они попросили выйти его начальника и говорили с ним наедине. В разговоре больше вопросов было, чем приказов.

Папа сразу согласился на новую работу, так ему интересно стало. Гости уходили довольные, что нашли человека, который подходит для дела этого. И уж у двери штатский сказал: «Все ваши предшественники были незаурядными людьми. Умные, преданные Отечеству. И все они погибли, когда перестали недооценивать противника. Если судить по оценкам Романовского, они появились в дохристианские времена. Пережили религиозные войны, христианизацию, инквизицию, обвели вокруг пальца мировые разведки… Мы ничего о них не знаем. Ничего».

С «ничего» батюшка мой и начал. В форме он больше не ходил и в части не появлялся. Он много ездил, разумеется, он поработал в Петербургском архиве. Ящик с материалами о «чёртовых свечах» сохранился. Мне он рассказывал мало, но кое-что я всё-таки узнала.

— Петербургский архив — это где? В Ленинграде? Но все архивы МВД в Москве в Главном архиве Российской Федерации, в том числе и архив Российской империи, — засомневался я. — Точнее, те архивы, которые не относятся к закрытым или с ограниченным доступом. Наверное, много материалов, которые относятся к секретным, находятся в архивах НКВД — КГБ — ФСБ. Туда доступ только для сотрудников, и то по особому разрешению. Может, и в Ленинграде остались эти материалы.

— А какая разница? — спросила Лариса. — Если материалы отнесли к фантазиям церковников и суевериям, то вообще могли передать в местный архив.

— Нет, документы с грифом «секретно» или «ДСП» («для служебного пользования») не могли. Их могли не изучать, но на всякий случай всегда поместили бы в закрытый архив. Тем более если речь шла о научных изысканиях. В документах речь шла не о церкви, а о шпионаже и секретном оружии, — предположил я.

— Папа кое-что рассказал. Картонная коробка была спрятана в комнату, где хранились какие-то документы, но не на открытых полках, а в больших металлических сейфах. Все сейфы были опечатаны и закрыты на замки с кодом. На коробке стояли печати, оставшиеся от прежних владельцев, и везде гриф «секретно».

Коробку не разрешили выносить в общий зал. В хранилище стоял стол с настольной лампой на противоположной стороне от окна, только там. Что было в коробке? Коробка была почти пустая. Лежали там три тонкие тетради и дело о смерти…

Все три тетради принадлежали нашему земляку приват-доценту Дмитрию Николаевичу Поклонову. Первая тетрадь напоминала научную статью. Там был текст — различные формулы химические и таблицы. Папа смеялся, что из прочитанного он понял только начало и конец. Текст рассчитан только на узких специалистов; из выводов ничего не понять, кроме одного: «производство таких материалов в современных условиях с современной техникой не представляется возможным». А ниже стояло: «Достаточно для научного доклада. Производство возможно, но очень опасно из-за неизученности последствий применения. Степень опасности — НАИВЫСШАЯ». «Наивысшая» подчёркнуто и обведено красным карандашом. Другая тетрадь была его дневником. Заканчивался дневник записью, относящейся к 1918 году, февраль:

«12 февраля 1918 года. Лаборатория опустела. Все разбежались. Охрана приказала сдать все записи. Надеюсь, что работа возобновится. Кто бы ни был у власти, рано или поздно поймут опасность производимых опытов. Это не мистика и не суеверия. Это техническое преступление.

Кто-то открыл этим мерзавцам тайну "замещения", сами они не смогли бы этого достигнуть никогда. Они упиваются своей властью, как любые террористы. Страх — их оружие. Я понял лишь то, что это в принципе возможно. Но не могу даже приблизиться к вопросу: "Как это происходит?"»

Дальше он писал, что уверен в том, что члены организации, а он пришёл к такому выводу — действовала именно организация…

— Об этом, кажется, и погибший Романовский рассказывал, помните? Ну вы же сами нам рассказывали, бабушка Мила! — перебила Лиза рассказ.

— Да помню я, помню, Лиза. И Поклонов об этом прочитал в бумагах Романовского и ещё раз повторил. Не для себя повторил, для тех, кто за ним последует. Уж больно опасной представлялась ему деятельность этой организации. Ведь они и сами не понимали, чем владели.

— Скажите, вы всё запомнили так подробно?

— Ну не всё. Папа ведь кое-что переписал, хотя делать это было нельзя.