Весенняя ветка - Нина Николаевна Балашова
Шрифт:
Интервал:
Александр Петрович хотел было пойти наверх, в бухгалтерию, и там подписать наряды, но остановился. Его внимание привлек появившийся на участке молодой мужчина, одетый в темно-синий добротный костюм. Он подошел к рабочему, который стоял за крайним станком, и хлопнул его по плечу. Тот, выпрямившись, некоторое время разглядывал пришельца, потом озарился радостной улыбкой, и они долго трясли друг другу руки. К ним потянулись рабочие от других станков, окружили.
«Кто-то из нашенских», — подумал Александр Петрович, глядя на них.
Во всем обличье парня было что-то очень знакомое: и темные волосы, и манера поводить плечами, будто от холода…
«Да ведь это ж Гошка! — вдруг узнал Александр Петрович. — Вот чертяка! Вернулся-таки. Черномазый».
Георгий — давнишний ученик и напарник Дубова. Лет десять без малого проработали они рядом. Сорванец был страшный. Бывало, начальство разойдется с участка, а он давай кататься по пролету на кран-балке. А то придумал хвосты цеплять из обтирочных концов: идет какая-нибудь девчонка, а он ей враз хвост и подцепит за лямки передника. Вот она ходит по цеху, а все кругом смеются. Девчонка, бедная, видит, что смеются над ней, разалеется. Осмотрит себя эдак украдкой — вроде все в порядке; недоуменно пожмет плечами и тоже улыбнется. И ходит так, пока кто-нибудь из подруг не отцепит.
А то еще любил Гошка подтрунивать над кем-нибудь, комедию разыграть. Но все как-то добродушно. Никто никогда не обижался. Уважали его рабочие за веселый нрав. Александр же Петрович ценил в нем умельца. Балагур-то он, конечно, балагур был, но смекалистый парень, и до работы охоч.
Дубов все стоял на месте и смотрел, даже чуть размяк от воспоминаний, но не подходил. «Ну, ну! Поздоровайся с дружками. Я погожу».
Но Георгий, увидев мастера, торопливо пошел навстречу, и на его лице появилась радостная улыбка.
— Здравствуйте, дядя Саша!
— Здравствуй, Гоша! Я тебя поначалу и не признал. Представительный стал. Ты когда ж приехал?
— Вчера.
— А остановился где?
— В общежитии.
— Почему ж ко мне сразу не зашел?
— Поздно было. Не хотел беспокоить.
Александр Петрович недовольно нахмурился.
— Айда в конторку, рассказывай, что да как.
Дубов сел за столиком на лавке, обхватив огромной ладонью подбородок, Георгий — напротив, на железный круглый табурет, привязанный проволокой к ножке стола.
Почти все в конторке было неизменно, напоминало о прошлом: и старый шкаф, сваренный из листового железа, с круглой точеной ручкой, в который мастера вешали свои пальто, и стол, покрытый тонким листом текстолита, — постоянное место сражений заядлых козлогонов, выдержавший, пожалуй, не одну тысячу ударов, — и этот поблекший, но все такой же требовательный плакат в рамке за стеклом со словами Маяковского:
Товарищи люди,
будьте культурны!
На пол не плюйте,
а плюйте
в урны.
Георгий повернулся к Дубову.
— Что ж рассказывать-то, дядя Саша?
Он приметил, что мастер порядком поседел, крупное лицо бороздили глубокие морщины, придавая ему суровый вид, и только глаза были по-прежнему и добрыми и строгими.
— Закончил я, значит, учебу.
— Так. Инженер, стало быть. Это хорошо. Ну, а теперь что? Работать-то где будешь?
— Здесь, — Георгий сделал широкий жест руками. — И в этом цехе, и даже на этом участке! — сказал он, смущенно улыбаясь.
— Это как же? — спросил Александр Петрович. — Ко мне, стало быть, мастером пришел?! Совсем прекрасно. А то, знаешь, мне стало — хоть разорвись: Калмыков парторга замещает, Сазонов заболел. Вот я и кручусь, что твой шпиндель.
Улыбка с лица Георгия сошла, черные глаза потупились. «Дубов, значит, старший мастер… А мне и в голову не пришло. За пять лет его продвинули…»
— Чего молчишь? — спросил Александр Петрович. — Ай, не хочешь идти под начало к старому учителю?
Георгий посмотрел на него. «Старик и не догадывается…»
— Так как же? — снова спросил Дубов, выжидательно глядя на Георгия.
— Что ж тут сказать, дядя Саша… Меня старши́м сюда посылают. Я, право, и не знаю, как же так?..
— Старши́м, говоришь?.. — произнес Александр Петрович упавшим голосом и растерянно пожал плечами. Пепельные брови его поднялись кверху, застыли на мгновенье и резко сомкнулись к переносью.
Несколько секунд длилось неловкое молчание. Потом Александр Петрович собрал со стола наряды и, будто извиняясь, с оттенком упрека в голосе, сказал:
— Чернил вот нет, — и вышел.
* * *
Вечером в общежитии Георгий долго ходил по комнате. На блюдце с обломанным краем, которое служило пепельницей, выросла горка смятых окурков. Много всяких дум приходило в голову, много воспоминаний о былом, но самыми приятными из них были те, которые несли с собой годы неповторимой юности, хоть и нелегкой, но бесконечно дорогой. Все те годы Георгий работал вместе с Дубовым.
На завод он пришел за год до окончания войны пятнадцатилетним подростком из ремесленного училища. Дали ему четвертый разряд токаря, поставили работать на огромный карусельный станок, обтачивать ведущие колеса танка. Время-то было горячее, немцев вовсю гнали с советской земли, нужны были все новые и новые боевые машины. Трудились, как говорили рабочие: «Давай, давай!» И давали по две смены кряду. Бывало, Гошка не выдерживал такого напряжения и засыпал прямо у станка, прислонившись к инструментальной тумбочке. «Я всего минут пяток», — оправдывал себя Гошка, засыпая. Дубов работал на соседнем станке. Глянет — мальчишка посапывает. «Вот ведь беда с парнишкой», — подумает, а сам начнет работать на двух станках, за себя и за него. «Школу бы ему в самый раз кончать, а он, вишь, танки делает. Время-времечко…»
Однажды, было это в лютую февральскую пору, увидел Александр Петрович, что Гошка мерзнет в своей ремесленной шинелишке, и принес ему из дому стеганку да валенки. «Хоть не шибко новое, а все потеплей будет».
…Георгий остановился у окна, задумался.
После разговора с Дубовым в конторке он был у начальника цеха. Попросил направить на другое место.
— То есть, как так на другое? Как мне известно, на этом самом участке вы, кажется, выросли?
— Вот именно, вырос! — невесело усмехнулся Георгий. — Да получается-то нехорошо. Дубов мой учитель, а я, выходит, с места его гоню…
— Вот оно что! — Начальник цеха улыбнулся, но тотчас лицо его приняло сухое, официальное выражение. — Все это очень несерьезно, я бы даже сказал, по-детски получается.
При этих словах Георгий вспыхнул, но не от стыда,
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!