Шпион и предатель. Самая громкая шпионская история времен холодной войны - Бен Макинтайр

Пока американец пересчитывал банкноты, в советском посольстве Чувахин инструктировал Черкашина, и тот сочинял очередное шифрованное послание для сверхбыстрой передачи, адресованное самому Чебрикову.

К тому времени, когда Эймс добрался домой, уже успела развернуться одна из самых масштабных в истории КГБ облав.

Во вторник 16 мая, на следующий день после первой встречи Эймса с Черкашиным, на стол свежеиспеченного резидента КГБ в Лондоне легла срочная телеграмма из Москвы.

Когда Олег Гордиевский прочел ее, его прошиб холодный пот.

«В связи с утверждением вас в должности резидента, — говорилось в телеграмме, — вам предлагается немедленно, в течение двух дней, прибыть в Москву для обсуждения важных вопросов с товарищами Михайловым и Алешиным». Это были оперативные псевдонимы Виктора Чебрикова и Владимира Крючкова — председателя КГБ и главы ПГУ. Вызов поступил от самой верхушки КГБ.

Гордиевский сказал секретарю, что идет на назначенную встречу, ринулся к ближайшей телефонной будке и попросил своего куратора из МИ-6 об экстренном совещании.

Через несколько часов, когда он прибыл на явочную квартиру, его уже ждал там Саймон Браун. «Вид у него был встревоженный, — вспоминал потом Браун. — Он явно был озабочен, но не паниковал».

В ближайшие 48 часов МИ-6 и Гордиевский должны были решить: откликаться ему на вызов и лететь в Москву — или же свернуть всю деятельность и перебраться с семьей в надежное укрытие.

«Олег принялся взвешивать все за и против: он выдвигал самый очевидный разумный довод — что все это хоть и необычно, но не настолько необычно, чтобы немедленно возбуждать сильные подозрения. Для такого вызова вполне могли найтись и логические объяснения».

С момента его назначения Москва хранила странное молчание. Гордиевский ожидал получить хотя бы коротенькое поздравление от Грибина, но еще больше его тревожило то, что из Центра до сих пор не поступило ни одной телеграммы, открывавшей доступ к шифровальным кодам для связи. с другой стороны, его коллеги по КГБ не выказывали ни малейших признаков подозрительности, а напротив, старались ему угодить.

Гордиевский задавался вопросом, не напрасно ли он нервничает: как знать, не унаследовал ли он вместе с должностью Гука и его болезненную подозрительность?

Некоторые сотрудники МИ-6 сравнивали сложившуюся ситуацию с типичной дилеммой игрока. «Вы играете в рулетку, и у вас накопилась целая куча фишек. Как вы поступите: поставите их все на один последний кон? Или заберете выигранные деньги и встанете из-за стола?» Здесь просчитать риски тоже было нелегко, а ставки уже приобрели астрономическую величину: в случае нового выигрыша можно сорвать огромный куш и получить доступ к самым сокровенным тайнам КГБ, а в случае проигрыша Гордиевского можно потерять навсегда, или же он мог исчезнуть на долгие месяцы без каких-либо известий о его дальнейшей судьбе. Тем временем использовать и распространять полученные от него разведданные будет нельзя. А для самого Гордиевского проигрыш будет означать в конечном счете гибель.

Было что-то странное в тоне полученного сообщения — одновременно повелительном и вежливом. По существовавшей в КГБ традиции председатель лично назначал резидентов, особенно в странах вроде Великобритании, представлявших собой важный объект разведки. В январе, когда стало известно, что пост резидента достанется Олегу, Чебрикова не было в Москве, так что предстоящая встреча могла быть всего лишь официальным утверждением в должности — так сказать, «рукоположением» с участием самого шефа КГБ. Быть может, именно оттого, что Гордиевский еще не был торжественно «помазан» руководством КГБ, Никитенко и не оставил ему никаких секретных материалов и никто не прислал ему шифровальных кодов? Если КГБ подозревал его в измене, почему тогда его не отозвали домой немедленно, а дали двухдневную отсрочку? Возможно, его просто не хотели спугнуть срочным вызовом. Но ведь если они прознали, что он шпион, то почему к нему не подослали молодчиков из Тринадцатого отдела, специалистов по похищению людей, и не привезли в СССР насильно? А если все в порядке, то почему все-таки его не предупредили заблаговременно? Гордиевскому сообщили о его новой роли три месяца назад. Какие еще вопросы вдруг понадобилось обсуждать? И почему их сочли настолько важными и срочными, что об этом нельзя было упомянуть в телеграмме? Вызов поступил от самой верхушки КГБ — это был или тревожный знак, или знак большого уважения, которое теперь внушал Гордиевский.

Браун пытался проникнуть в замыслы КГБ. «Если бы они знали наверняка, они бы не стали так себя вести — и идти на риск, давая ему время улизнуть. Они бы повременили, принялись играть вдолгую, скармливая ему „цыплячий корм“ и выжидая. Они бы могли вернуть его домой и более профессиональными методами. Скажем, прислали бы ему ложное сообщение о смерти матери или нечто подобное».

Совещание закончилось, а план действий так и не был утвержден. Гордиевский согласился зайти на явочную квартиру снова следующим вечером, в пятницу, 17 мая. А пока что он заказал билет на самолет, вылетающий в Москву в воскресенье, и ничем не стал выдавать своего волнения.

Максим Паршиков выезжал из посольского гаража, направляясь на встречу в ресторане, как вдруг, к его удивлению, «к машине наперерез» бросился Гордиевский «и возбужденно заговорил через открытое окно: „Меня вызвали в Москву. Загляните ко мне после обеда, потолкуем“». Через два часа Паршиков зашел к Гордиевскому и увидел, что новый резидент «нервно ходит взад-вперед» по кабинету. Гордиевский рассказал, что его вызывают в Центр — получить окончательное благословение от Чебрикова. Само по себе это не было чем-то ненормальным, и все же, по словам Олега, в способе вызова было что-то странное: «Никто не присылал мне личных писем с заблаговременными предупреждениями. Ну, да делать нечего: съезжу на несколько дней, выясню, в чем дело. В мое отсутствие вы будете моим заместителем. Сидите тихо, ничего не предпринимайте до моего возвращения».

В Сенчури-хаус в кабинет самого К для обсуждения ситуации собрались на совет «шеф с другими главными»: Крис Кервен, недавно назначенный глава МИ-6, Джон Деверелл из МИ-5, отвечавший за страны советского блока, и куратор Гордиевского Саймон Браун. Никакой тревоги они не ощущали. Кое-кто в МИ-6 уверял позднее, что у них-то были серьезные опасения, но задним числом разведчики, как и все остальные, не прочь похвастать стопроцентным зрением. Дело было на мази, и Вероника Прайс с Саймоном Брауном, кураторы, лучше всего знакомые с делом Гордиевского, не видели серьезных оснований прикрывать лавочку прямо сейчас. Деверелл доложил, что в МИ-5 не заметили никаких признаков того, что КГБ засекло их шпиона. «Мы решили, что не можем сказать наверняка, безопасно ли ему возвращаться», — сказал он. Все сошлись на том, что окончательный выбор останется за самим Гордиевским. Его не будут вынуждать возвращаться в Москву, но и не станут склонять к капитуляции. «Все это были жалкие отмазки, — утверждал впоследствии один сотрудник МИ-6. — Его жизнь была в опасности, и нам нужно было защитить его».

В азартной игре главное — интуиция, то самое шестое чувство, которое позволяет игроку предвидеть события и читать мысли противника. Так что же все-таки знали в КГБ?