Шпион и предатель. Самая громкая шпионская история времен холодной войны - Бен Макинтайр

В марте из Москвы прислали 8 тысяч фунтов стерлингов в неотслеживаемых двадцатифунтовых банкнотах с распоряжением передать эти деньги агенту Дарио.

Деньги можно было бы просто вручить нелегалу сразу по прибытии, но КГБ никогда не делал выбор в пользу простых решений, если можно было придумать что-нибудь позаковыристее. Операция «Граунд» была наглядным примером подобного чрезмерного усложнения.

Для начала в техническом отделе резидентуры изготовили полый искусственный кирпич — тайник для купюр. Дарио должен был просигнализировать о своей готовности забрать деньги, оставив пометку голубым мелом на столбе уличного фонаря с южной стороны площади Одли неподалеку от американского посольства. Гордиевскому же было поручено оставить нафаршированный деньгами кирпич (положив его в полиэтиленовый пакет) на полосе дерна между дорожкой и оградой на северной стороне Корамс-Филдс, парка в Блумсбери. О получении передачи Дарио должен был сообщить, прилепив кусок жевательной резинки к верху бетонного столба возле паба Ballot Box у станции метро «Садбери-Хилл».

Гордиевский описал детали операции Брауну, и тот передал их в МИ-у.

Вечером в субботу, 18 мая, Гордиевский повел дочерей поиграть в парк Корамс-Филдс. Без пятнадцати восемь он оставил в условленном месте пакет с кирпичом. Единственными людьми в окрестностях были женщина, катившая коляску с младенцем, и велосипедист, возившийся с цепью своего велосипеда. Женщина эта была одним из опытнейших экспертов наружного наблюдения из МИ-у, и в коляске у нее была незаметно спрятана фотокамера. Велосипедистом же был Джон Деверелл, глава отдела «К». Через несколько минут на аллее парка показался быстро шагавший человек. Наклонившись, чтобы подобрать пакет, он на полсекунды остановился, и этого оказалось достаточно, чтобы скрытая камера поймала его лицо. Человек торопливо зашагал в северном направлении, и Деверелл покатил за ним следом, но потом тот нырнул на станцию метро «Кингз-Кросс». Деверелл быстро припарковал свой велосипед и бросился вниз по эскалатору, но было слишком поздно: агент уже растворился в толпе. Не удалось МИ-у и засечь человека, прилепившего жевательную резинку к бетонной тумбе рядом с невзрачным пабом на северо-западе Лондона. Этот Дарио оказался очень ловким профессионалом. Гордиевский отправил в Москву телеграмму, рапортуя об успешном выполнении операции «Граунд». Уже то, что ему поручили выполнить такую секретную миссию, само по себе наводило на мысль, что ему все-таки продолжают доверять.

Все еще оставалось время выйти из игры, исчезнуть. Но во второй половине дня в воскресенье Гордиевский распрощался с женой и детьми. Он понимал, что, быть может, никогда больше их не увидит. Он старался не показывать своих чувств, но, пожалуй, поцеловал Лейлу и обнял Анну и Марию чуть крепче, чем обычно. А потом сел в такси и поехал в Хитроу.

10 мая в четыре часа дня Олег Гордиевский, проявив невероятное мужество, поднялся на борт самолета «Аэрофлота» и вылетел в Москву.

Гордиевский снова проверил все замки, внутренне молясь о том, чтобы произошла ошибка. Но нет, ему не померещилось: третий замок — точнее, внутренний засов, которым Олег никогда не пользовался и давно потерял ключ от него, — оставался заперт. Значит, Гордиевский под колпаком у КГБ. «Вот и все, — мелькнуло у него в голове, а спину прошиб холодный пот. — Скоро меня прикончат». Теперь в любой момент, когда КГБ заблагорассудится, его арестуют, подвергнут допросу, выпытают все до последней тайны, а потом убьют. Его ждет «высшая мера наказания» — пуля в затылок и безымянная могила.

Но, пока мысли Гордиевского от ужаса разбегались в разные стороны и буксовали, его натренированный ум уже понемногу начинал включаться и соображать. Он ведь знал, как работает КГБ. Если бы в Управлении «К» обнаружили весь масштаб его шпионской деятельности, он бы ни за что не дошел до двери собственной квартиры: его арестовали бы прямо в аэропорту, и сейчас он сидел бы в одной из подземных камер на Лубянке. КГБ ведь шпионит за всеми. Возможно, в том, что к нему в квартиру проникали, нет ничего страшного: просто рутинная слежка. Совершенно ясно: даже если он попал под подозрение, следователи еще не собрали достаточного количества улик, чтобы схватить его.

Как ни странно — учитывая полное отсутствие моральных ограничений у этой организации, — в КГБ неукоснительно придерживались действующих законов. Гордиевский был уже полковником КГБ. Его нельзя было задержать просто по подозрению в измене. Относительно пыток, какие можно применять к полковникам, существовали строгие правила. Над Лубянкой все еще висела мрачная тень больших чисток 1936–1938 годов, когда погибло множество невиновных людей. На дворе же стоял 1985 год, и теперь необходимо было собрать доказательства, провести суд и надлежащим образом вынести приговор. Следователь КГБ Виктор Буданов делал ровно то, что в МИ-5 проделали в отношении Майкла Беттани, и ровно то, что делает любая нормальная контрразведка: он наблюдал за подозреваемым, слушал и ждал, когда тот совершит какую-нибудь ошибку или вступит в контакт с куратором, — вот тогда его можно будет брать. Разница была лишь в одном: Беттани не знал, что за ним следят, а Гордиевский знал. Или думал, что знает.

Однако ему нужно было проникнуть в квартиру. В подъезде жил один слесарь, бывший кагэбэшник, разбиравшийся в замках. У него нашелся целый набор инструментов, и он охотно помог соседу, забывшему ключ, попасть домой. Войдя в квартиру, Гордиевский невзначай осмотрелся — нет ли других признаков того, что здесь побывали ищейки из КГБ? Можно было не сомневаться, что тут все напичкано «жучками». Если техники установили где-то камеры, значит, за ним будут пристально наблюдать. Поиск «жучков» как раз можно было счесть подозрительным поведением. Отныне ему нужно помнить о том, что, скорее всего, каждое его слово будет услышано, каждый шаг замечен, каждый телефонный разговор записан. Нужно вести себя так, как будто ничего необычного не происходит. Нужно держаться спокойно, беспечно и уверенно. Но как раз спокойствия, беспечности и уверенности ему отчаянно недоставало. В квартире не видно было никакого беспорядка. В шкафчике для медикаментов Олег нашел упаковку влажных салфеток, запечатанную фольгой. Кто-то продавил фольгу пальцем. «Сделать эту дырку мог кто угодно: и Лейла, и кто-то из любопытствующих гостей, — сказал себе Гордиевский. — Вполне возможно, что она была тут с самого начала». А может быть, это сделал сыщик из КГБ, повсюду искавший улики. В коробке под кроватью хранились книги «крамольных», с точки зрения советской цензуры, писателей: Оруэлла, Солженицына, Максимова. Однажды Любимов дал ему совет: не держать эти книги на виду, в шкафу. В коробке все лежало как было. Гордиевский окинул взглядом книжный шкаф и отметил, что томик шекспировских сонетов, изданный Оксфордским университетом, стоит на месте, его явно никто не трогал.

Гордиевский позвонил домой Николаю Грибину и сразу понял: что-то не так. «Голос его звучал сухо, без обычных теплых, радушных интонаций».

Ночью он никак не мог уснуть, его не отпускал страх, в голове безостановочно крутились одни и те же вопросы: «Кто меня выдал? Что именно известно КГБ?»