Шпион и предатель. Самая громкая шпионская история времен холодной войны - Бен Макинтайр

Подготовка к операции «Пимлико» была одной из важнейших задач резидентуры МИ-6: тщательно разработанный план для спасения шпиона, которого часто не было в стране, следовало иметь наготове к тому моменту, когда он там появится. Каждый сотрудник МИ-6 держал у себя в квартире, всегда под рукой, серые брюки, зеленую сумку от Harrods и запас шоколадок KitKat и батончиков Mars.

План дополнили еще одним элементом. Если, оказавшись в Москве, Гордиевский поймет, что попал в беду, он мог оповестить Лондон: нужно было позвонить Лейле по домашнему номеру и спросить, как успехи детей в школе. Телефон прослушивался, и МИ-5 услышит этот разговор. Если такой предупредительный звонок поступит, в МИ-6 доложат об этом, и московская команда будет приведена в полную боевую готовность.

Наконец, Вероника Прайс вручила ему два маленьких пакета. В одном были какие-то таблетки. «Они помогут вам сохранять бодрость», — пояснила она. Во втором оказался мешочек с нюхательным табаком от Джеймса Дж. Фокса, табачника с площади Сент-Джеймс. Если Гордиевский осыплет себя этим табаком, залезая в багажник машины, то помешает служебным собакам на границе унюхать его и, возможно, заглушит запах химических веществ, которые кагэбэшники, вероятно, разбрызгают на его одежду и обувь. На финской стороне границы в укромном месте Олега будет ждать команда сотрудников МИ-6, готовых доставить его в Британию. Если этот момент когда-нибудь наступит, сказала Вероника, она лично поедет туда и встретит его.

В тот вечер Гордиевский сказал Лейле, что летит в Москву «на совещание, которое должно состояться на самом верху», и вернется в Лондон через несколько дней. В нем чувствовались нервозность и нетерпение. «Его должны были утвердить в должности резидента. Я тоже очень волновалась». Лейла заметила, что ногти у мужа обгрызены до самого мяса.

Суббота, 18 мая 1985 года, стала днем активного шпионажа в трех столицах.

В Вашингтоне Олдрич Эймс принес в банк 9 тысяч долларов наличными и положил их на свой счет. Росарио он сказал, что деньги ему одолжил старый друг. Эйфория от того, что предательство принесло плоды, начала испаряться, и стала проступать трезвая мысль: любой из шпионов ЦРУ может прознать о его контакте с КГБ и разоблачить его.

В Москве КГБ готовился к приезду Гордиевского.

Виктор Буданов велел тщательно обыскать квартиру на Ленинском проспекте, но там не нашли ничего обличающего, если, конечно, не считать большого количества сомнительных западных книг. Красиво оформленное издание сонетов Шекспира не привлекло особого внимания сыщиков. Техники из Управления «К» установили в квартире незаметные «жучки», в числе прочего внедрив их в телефон. В светильники вмонтировали камеры. Когда вся кагэбэшная команда покидала квартиру, слесарь-замочник аккуратно запер входную дверь.

Тем временем Буданов внимательно изучал личное дело Гордиевского. Не считая развода, внешне его биография выглядела безупречно: сын и брат сотрудников КГБ, хорошо показавших себя, женат на дочери генерала КГБ, преданный коммунист, пробившийся наверх благодаря старанию и способностям. Однако, присмотревшись внимательнее, можно было обнаружить и другую сторону жизни товарища Гордиевского. Материалы расследования КГБ никогда не будут опубликованы, поэтому невозможно точно сказать, что именно и когда именно узнало следствие.

Но пищи для размышлений у Буданова могло появиться предостаточно: близкая дружба Гордиевского в МГИМО со студентом-чехом, будущим перебежчиком; его интерес к западной культуре, в том числе к запрещенной литературе; слова бывшей жены о двуличии и притворстве мужа; повышенный интерес к британским делам из секретного архива, которые Гордиевский досконально изучил перед командировкой в Лондон; и, наконец, подозрительная быстрота, с какой британцы выдали ему визу.

Как это уже проделывало ЦРУ, Буданов выискивал связи и закономерности. КГБ лишился ценных агентов в Скандинавии — Хаавик, Берглинга и Трехолта. Не могло ли быть, что Гордиевский, находясь в Дании, узнал об этих агентах и донес на них западной разведке? А позже случилась история с Майклом Беттани. Никитенко мог подтвердить, что Гордиевский знал о странных письмах от англичанина, вызывавшегося шпионить на КГБ. Британцы поймали Беттани с удивительным проворством.

При ближайшем рассмотрении в трудовом стаже Гордиевского тоже можно было бы обнаружить немало интересного. В первые месяцы своего пребывания в Британии он справлялся с работой так плохо, что даже поговаривали об отправке его домой, но потом круг его контактов вдруг заметно расширился, а глубина и качество его разведывательных сводок столь же заметно возросли. Решение британского правительства выдворить Игоря Титова, а вскоре после него и Аркадия Гука в то время не показалось странным, но сейчас вызывало вопросы. Возможно, узнал Буданов и о прежних подозрениях Никитенко — особенно тех, что возбудили в нем отчеты, поступавшие от Гордиевского в дни визита Горбачева и выглядевшие так, словно их скопировали с документов британского МИДа.

Где-то в глубинах его личного дела пряталась и еще одна возможная подсказка. Еще в 1973 году, во время второй командировки в Данию, Гордиевский вступал в прямые контакты с британской разведкой. Известный сотрудник МИ-6 Ричард Бромхед вышел на него и пригласил его пообедать. Гордиевский тогда повел себя в соответствии с правилами: прежде чем встретиться с англичанином в копенгагенском отеле, проинформировал резидента и получил официальное разрешение на встречу. Из его отчетов, составленных в те дни, можно было сделать вывод, что контакты с Бромхедом ни к чему не привели. Но было ли это правдой? Или, быть может, Бромхед завербовал Гордиевского еще тогда, одиннадцать лет назад?

Косвенные улики, несомненно, компрометировали его, но их нельзя было счесть окончательно изобличающими. Впоследствии, давая интервью «Правде», Буданов хвастался, что лично «вычислил Гордиевского в рядах сотрудников ПГУ КГБ». Но на этом этапе у него все еще не было железных доказательств, а его педантичный законоведческий ум мог быть доволен лишь тогда, когда удалось бы поймать шпиона с поличным или вырвать у него полное признание вины, причем желательно именно в таком порядке.

А в Лондоне команда Ноктона на двенадцатом этаже Сенчури-хаус не находила себе места от волнения.

«Мы чувствовали тревогу и огромный груз ответственности, — говорил потом Саймон Браун. — Пожалуй, мы уже примирялись с тем, что Олег едет навстречу своей гибели. Но тогда я думал, что мы приняли верное решение, иначе бы я попытался отговорить его. Это выглядело как просчитанный риск, управляемая азартная игра. В конце концов, мы же с самого начала понимали, что сильно рискуем. Такая уж наша работа».

Перед отъездом Гордиевскому нужно было выполнить одно задание для КГБ: оставить «закладку» для нелегального агента, недавно прибывшего в Британию и действовавшего под кодовым именем Дарио[69]. Обычно операциями с нелегалами в Британии занимался какой-нибудь сотрудник линии «Н» в резидентуре, однако это задание сочли настолько важным, что его выполнение возложили на нового резидента лично.