Серые ублюдки - Джонатан Френч

Шакал недоуменно провел ладонью от плеча к запястью.

– Они… они зажили слишком быстро, – вяло попытался он объяснить.

Певчий хмыкнул.

– Так ты правда заключил сделку с Зирко?

Вопрос заставил Шакала оторваться от изучения своей кожи. Подняв глаза, он увидел, что старый трикрат смотрит на него, сдвинув брови в ожидании ответа.

– Я ходил к нему, – признался Шакал. – У меня была сломана рука, ее нужно было вылечить. И прошло слишком много времени. Я знал, что ее отрежут, если не…

– Если не случится чудо.

– Я слышал о Страве. Черт, да ты сам мне о ней рассказывал. Овес и Бла… Меня предостерегали от этого, но выбора не было. Зирко сказал, что придется заплатить цену. Точнее, даже две цены. И я согласился. Так что да, я заключил сделку. Но этот мелкий говнюк наполовину сумасшедший. Думает, что его бог вернется и поведет армию на Дар’гест, чтобы убить всех тяжаков.

Певчий насмешливо покачал головой.

– Совершить такое только Бог и может. И даже тогда…

Тени на лице старого полуорка слились с холодной призрачной пеленой.

– Ты там бывал, – догадался Шакал. – В Темных землях. Бывал, мать твою!

Певчий снова покачал головой, но не для отрицания, а от отвращения.

– Один раз.

Шакал вдруг почувствовал себя ребенком, выпрашивающим истории, сидя у Печного на колене, но не мог не задать вопрос:

– Зачем?

– За тем же, за чем ходят навстречу опасности, – медленно ответил Певчий. – Потому что с некоторыми вещами просто нужно смириться.

Чтобы не выглядеть ребенком, жаждущим титьки с молоком, Шакал решил не настаивать на продолжении разговора.

Седьмой день путешествия привел их к краю густо поросшего нагорья. Дорога тянулась дальше, вздымаясь по склону, но Певчий увел Злобного старика с мостовой, направив его по бездорожью на восток. Все чаще стали появляться ручьи и протоки, и Шакала привели в восхищение зеленые равнины, раскинувшиеся между бурых холмов. Он замечал деревья, которым не знал названия, с такой густой и зеленой листвой, что они казались почти черными, как спасительная тень, в которой они укрывались.

– Там земля Рогов? – спросил Шакал, глядя на юг, где вдали в дымке высились пики Умбровых гор.

– До нее далеко, – ответил Певчий. – А эта принадлежит Короне. Или ты думал, знать не оставит лучших уделов себе?

– А там есть кастили? С кавалерией? Кто там несет дозор?

– Никто. Это приграничные земли, Шакал. Там было мало поселений и до Нашествия, а после него вообще никого не осталось. – Певчий указал на север, через холмы. – Отсюда до края Уделья меньше полудня езды. Мы приедем в Гиспарту задолго до темноты.

– А потом?

– Ты увидишь сам.

Оставшуюся часть пути Певчий не проронил ни слова, даже не объявил, когда они покинули Уль-вундулас.

Зато Шакал это почувствовал.

Земли различались не только названиями, но и самой своей природой и духом. Местность, по которой сейчас бежал Очажок, была не похожа на родные для Шакала пустоши. Да, земля здесь была зеленее, ветры – прохладнее, но дело было не только в красоте и в климате. Эта земля была прощенной и прощающей, властно возвышаясь над своей то и дело насилуемой сестрой. У Уль-вундуласа не оставалось больше слез ни для себя, ни для своего народа, он был истощен и ожесточен от осознания того, что его страшная, выжженная солнцем поверхность не спасет их от очередного нападения. И все же благородная Гиспарта была чиста и нетронута и довольствовалась тем, что игнорировала разрушения, наносимые вторжениями и течением лет, пока между нею и Дар’гестом были раздвинуты пыльные бедра Уль-вундуласа.

Вода первого ручья в Гиспарте показалась Шакалу самой прохладной и чистой, что когда-либо касалась его горла, и ему захотелось остаться здесь насовсем. Внезапно, к своему стыду, он понял, почему тяжаки так стремились овладеть этой землей.

– Так вот что ты хотел, чтобы я увидел? – спросил он, отходя от манящего ручья. – Землю, которую мы защищаем? Землю, откуда нас прогнали хиляки, которых мы защищаем?

Певчий на этой остановке не спешился и сейчас, сощурившись вдаль, покачал головой.

– Ты должен увидеть, что мы не можем ничего защитить.

Дальше они пошли вдоль ручья, что бежал по долине с редкими деревьями, пока не достиг раскинувшегося среди холмов озера. Над спокойной поверхностью воды торчал каменный зубец, который угрюмо вздымался к полуденному небу. Певчий повел их туда вдоль западного берега озера. Здесь росли молодые деревья, которые уже начинали завоевывать склон, чтобы захватить одинокую вершину. Шакал следовал за Певчим, отдаляясь от берега и входя в тень зубца, так что они вскоре потеряли озеро из виду. Тогда деревья вокруг уступили место ослепительно-белой полосе пыльной земли, усеянной высокими грудами камней.

Пыль и камни окружали зияющую пещеру, открывающуюся в основании выступа. Рядом валялись остатки деревянных строительных лесов, побелевшие от солнца.

Певчий спешился и оставил Злобного Старика в укрытии деревьев.

– Что это было, шахта? – спросил Шакал, следуя его примеру.

Певчий утвердительно хмыкнул и достал из своей сумки пару заготовленных факелов. Полил ткань маслом из бурдюка и, передав один Шакалу, направился ко входу. Как только Шакал вышел из тени деревьев под палящее солнце, у него раздулись ноздри.

Здесь пахло домом.

Вход в шахту был больше, чем казалось издалека. Подойдя ближе, Шакал увидел, что тот был вдвое выше его роста, а его ширина позволяла пройти плечом к плечу дюжине мужчин. Из шахты веяло ощутимым холодком, несмотря на жару снаружи, довольно неприятным. Вынув нож и кусок кремня, Певчий принялся высекать искры до тех пор, пока не зажег оба факела. Затем решительно посмотрел на опорную перемычку.

– Империум извлек отсюда столько серебра, что, говорят, понадобились слоны, чтобы его вывезти. В Гиспарте работы продолжились, но тогда уже использовали полуорков… пока залежи не иссякли.

Шакал посмотрел на профиль старого трикрата.

– И ты был здесь рабом?

Певчий кивнул.

– Я здесь родился. То есть… я не могу в этом поклясться, но это точно первая щелка, из которой я помню как выползал. Жаль только, не я был самым худшим, кто выполз из этой утробы.

– Ты имеешь в виду Ваятеля.

Губы Певчего дрогнули в печальной улыбке.

– Нет. Он вышел отсюда героем. Ты давай иди.

Они вошли в прохладный тоннель, держа факелы над головой. Шахта была обшита бревнами и глубоко врезалась в скалу. Шакал подавил дрожь при мысли о слоне, который выходит из тени на свет факела, с безумными глазами и громко трубя. Он видел это огромное существо только раз, когда через Уделье проезжала кучка артистов. Они выступили в Отрадной и двинули дальше, но не успели добраться до удела Сеятелей черепов, как их порубили орки. Овес плакал, когда они нашли убитого слона, и Шакал притворился, что не замечает его слез.