Весь мир театр - Борис Акунин

Она сидела в фойе, ждала вызова к следователю, Симочкадавала ей капли, Вася укутывал шалью. Внешне Элиза вела себя, как требовалиситуация и натура актрисы: с умеренной некрасивостью рыдала, дрожала плечами,заламывала руки, сжимала себе виски и прочее. Но думала не актерское, аженское. Собственно, мысль крутилась всего одна, неотступная: выбора нет, нужновыходить за нелюбимого. Если кто-то на свете и мог ее спасти от исчадия, толишь Шустров с его миллионами, его уверенностью, его силой.

С какой же тоской смотрела она на Эраста, когда он задавалей свои вопросы, пытался разобраться в тайне, ответ к которой знала толькоЭлиза. Фандорин был великолепен. Он один не растерялся, когда все кричали ибегали. Все сразу инстинктивно начали его слушаться. А как иначе? В нем столькоприродной значительности! Она была ощутима всегда, но особенно проявилась вминуту кризиса. Ах, если б он, подобно Шустрову, обладал мощью и влиянием! НоЭраст всего лишь «путешественник», одиночка. Ему не справиться с Чингиз-ханом.В любом случае, она ни за что не согласилась бы подвергать жизнь Фандоринаопасности. Пусть живет, пусть пишет пьесы. Брак с Андреем Гордеевичем – этоспособ спасти не только себя, но и Эраста! Если хан, с его сатанинскойвездесущестью, пронюхает о том, что она была в связи с драматургом, ему конец.Нужно держаться от Фандорина подальше, хотя единственное, чего ей хотелось, –спрятать лицо у него на груди, вцепиться в него крепко-крепко, изо всех сил, ибудь что будет.

Это преступное желание стало почти нестерпимым после долгогоразговора с японцем.

Вечером, после репетиции (семнадцатого октября это было, впонедельник), она попросила Масу проводить ее до гостиницы. Ехать на авто нехотелось, потому что выдался чудесный осенний вечер, а идти одна Элиза боялась– за каждым утлом ей мерещилась тень Чингиз-хана. Пугала и мысль о вечере впустом номере, о бессонной ночи. А еще хотелось поговорить о нем.

Разговор, начавшийся по дороге, был продолжен за ужином в«Массандре», а потом в гостиничном вестибюле. В номер Элиза партнера непригласила – чтобы у Чингиз-хана, если он за нею следит, не возникло ревнивыхподозрений. Она не имела права подвергать опасности жизнь славного «МихаилаЭрастовича». Он очень ей нравился, и чем дальше, тем больше. Симпатичный, будтослегка пришепетывающий акцент не казался ей смешным – через пять минут онапереставала замечать, что Маса неправильно произносит какие-то русские звуки. Асам японец оказался не только способным актером, но и в высшей степени приятнымчеловеком. Эрасту очень повезло с другом.

Ах, сколько новых, важных вещей о любимом узнала от негоЭлиза! Даже не заметила, как пролетела ночь. Из ресторана в «Лувр» они пришлиза полночь, устроились в удобных креслах, попросили чаю (Маса – с ватрушками) иговорили, говорили. Потом смотрят – на улице уже светает. Она поднялась вномер, привела себя в порядок, переоделась, вместе позавтракали в гостиничномбуфете, а там уж пора и на репетицию.

Так откровенно и доверительно Элиза ни с кем еще неразговаривала. Притом о вещах, которые ее больше всего волновали. Какоеудовольствие беседовать с мужчиной, который не смотрит на тебя с вожделением,не рисуется, не пытается произвести впечатление. Вася Простаков тоже из породыне ухажеров, а друзей, но собеседник из него так себе. Ни умом, ни знаниемжизни, ни меткостью наблюдений с японцем ему не сравниться.

Ночь пролетела незаметно, потому что говорили о любви.

Маса рассказывал про своего «господина» (так он называлсвоего крестного отца). Какой тот благородный, талантливый, бесстрашный иумный. «Он вас любит, – сказал японец, – и это его мучает. Единственное, чегоон боится на свете, это любви. Потому что те, кого он любил, погибли. Он винитсебя в их смерти».

Тут Элиза вздрогнула. Как это похоже на ее ситуацию!

Стала расспрашивать.

Маса сказал, что не видел первую женщину, которую любил ипотерял «господин». Это было очень давно. Но вторую знал. Это очень и оченьпечальная история, которую он не хочет вспоминать, потому что начнет плакать.

Но потом все-таки рассказал – нечто экзотичное иудивительное, в духе пьесы про две кометы. Он вправду заплакал, и Элиза тожеплакала. Бедный Эраст Петрович! Как жестоко обошлась с ним судьба!

«Не играйте с ним в обычные женские игры, – попросил ееМаса. – Он для них не годится. Я понимаю, вы актриса. Вы иначе не можете. Но,если вы не будете с ним искренней, вы его потеряете. Навсегда. Это было быочень грустно для него и, думаю, для вас. Потому что мужчины, подобногогосподину, вы нигде больше не встретите, даже если проживете сто лет и все столет сохраните свою красоту».

Здесь она совсем расклеилась. Разревелась, не заботясь отом, как при этом выглядит.

«Вы сейчас не похожи на актрису, – сказал японец, подавая ейплаток. – Высморкайтесь, а то нос будет распухший».

«Какой?» – гнусаво переспросила Элиза, не поняв слово«расупуфусий».

«Красный. Как слива. Сморкайтесь! Вот так, очень хорошо… Выбудете любить господина? Вы скажете завтра, что ваше сердце принадлежит толькоему?»

Она замотала головой, снова заплакала.

«Ни за что на свете!»

«Почему?!»

«Потому что я его люблю. Потому что не хочу…»

Его погубить, хотела сказать Элиза.

Маса надолго задумался. Наконец сказал:

«Я думал, что хорошо понимаю женское сердце. Но вы меняудивили. „Люблю“, но „не хочу“? Вы очень интересная, Элиза-сан. Несомненнопоэтому господин вас и полюбил».

Он еще долго ее уговаривал не упрямиться. Однако чемкрасочней расписывал японец достоинства Эраста Петровича, тем незыблемейделалась ее решимость уберечь его от беды. Но слушать все равно было приятно.

Утром, когда она увидела Фандорина на репетиции – такогообиженного, гордого, – испугалась, что не совладает с собой. Даже произнесламолитву Всевышнему, дабы Он помог ей преодолеть соблазн.

И Бог ее услышал. После того дня Эраст исчез. Уехал.

Мысленно она вела с ним нескончаемый разговор, всёготовилась к встрече. И вот встретились…

Она, конечно, тоже хороша. Все подготовленные фразы изпамяти вылетели. «Знаете, мне сделали предложение». Ляпнула с ходу – самаиспугалась, как легкомысленно это прозвучало.

Он и бровью не повел. «А-а, ну что ж».

Оказывается, японцы тоже ошибаются. Не очень-то, выходит,хорошо знает Маса своего «господина».