Весь мир театр - Борис Акунин

Заодно уж попробовала представить, что наденет на свадьбу.Конечно, никакого корсета, кружев, оборок. О фате смешно говорить – притретьем-то замужестве, да и вообще все эти флердоранжи не для Элизы Луантэн.Платье будет сверху обтягивающее, внизу пышное. Безусловно красное, но непросто красное, а с черным зигзагом, будто ты охвачена языками пламени. Надосделать набросок и заказать Буше, он волшебник, он сошьет как надо.

Элиза представила: вот она, как огненный цветок, всяустремленная вверх; он – стройный, представительный, в черно-белом. Они стоятна виду у всех, на столе цветы и хрусталь, и жених целует ее в уста, а онаотводит руку в длинной палевой перчатке…

Бр-р-р! Нет, это совершенно невозможно – чтобы она, вогненном платье, под звон бокалов, целовала Шустрова в губы! Достаточно былозримо вообразить эту картину, и Элиза сразу поняла: не бывать этому никогда. Иуж тем более не бывать тому, что происходит ночью после свадебного банкета!

Скорее, скорее, пока не вступил голос рассудка, она кинуласькрутить ручку телефонного аппарата, попросила коммутатор соединить с«Театрально-кинематографической компанией». Уже почти три недели Элиза сноважила в «Лувре», на этом настоял Ной Ноевич. Сказал, что «дура» не можетзанимать апартаменты премьерши, это нарушает иерархию и порождает лишниесклоки. А Элиза и не спорила. Она отвыкла жить без ванной, к тому же бедняжкаЛимбах к ней в окно больше не влезет…

Ответил секретарь, сказал, что Андрея Гордеевича сегодня вконторе не ожидается, и любезно сообщил домашний номер. Верно, это сострадательнаясудьба давала Элизе шанс одуматься. Но она им не воспользовалась.

Услышав ее голос, Шустров спокойно сказал:

– Очень хорошо, что вы позвонили. Я как раз собираюсь ехатьк вам в отель. Не отменить ли вам ради такого случая репетицию? Я велел накрытьстол к завтраку, отпустил прислугу. Выпьем шампанского, вдвоем.

– Никакого шампанского! – выпалила Элиза. – Ничего не будет!Это невозможно! Невозможно и всё! Прощайте!

Он сглотнул, хотел что-то возразить, но она дала отбой.

В первую минуту испытала невероятное облегчение. Потом ужас.Что она натворила! Отказалась от спасательного круга, теперь только утонуть!

Но настоящий ужас был впереди.

Впервые за всю свою карьеру Элиза чуть не опоздала нарепетицию. Зато была сегодня в особенном ударе – по двум причинам. Нервныйтрепет всегда обострял градус ее игры. И кроме того, когда она исполняла танецс веером, в зал вошел и тихо сел сзади Фандорин.

– Одна Элиза работает! – раздраженно крикнул Штерн (он нынчебыл не в духе). – Остальные ворон считают! Лев Спиридонович, еще раз, со слов:«Прелестница какая! Глядел бы и глядел!»

Едва с граммофонной пластинки вновь зазвучала переливчатаяяпонская музыка, центральные двери с грохотом распахнулись. В проход с разбегавлетел молодой человек с растрепанными волосами, без головного убора. Он былкрасен и свиреп лицом, щегольски одет, широко размахивал рукой, в которойпоблескивало что-то маленькое – кажется, металлическая коробочка.

Ной Ноевич вовсе взбеленился.

– Почему посторонний? Кто пустил? Почему кавардак? Ктоотвечает за порядок в театре? – заорал он на ассистента. Тот развел руками, иШтерн обрушил свой гнев на незнакомца, подбежавшего к сцене. – Вы кто такой?Что себе позволяете?

Молодой человек, озираясь, сунул ему визитную карточку.Режиссер прочел имя, осклабился:

– Мсье Симон! Коллеги, нас посетил компаньон нашего АндреяГордеевича! Суайе, так сказать, бьенвеню, шер ами!

Блуждающий взор француза остановился на Элизе. Она была втом самом лиловом платье с зеленым поясом, но при этом в японских лаковыхсандалиях.

– Мадам Луантэн? – хрипло спросил невоспитанный иностранец.

– Oui, monsieur.

Она уже догадалась: Шустров прислал компаньона, чтобы тотуговорил ее переменить решение. Довольно странный посланец Амура, и ведет себястранно!

А мсье Симон на чистом русском возопил:

– Стерва! Убийца! Какого человека погубила!

Размахнулся, швырнул золоченую коробочку. Та угодилапотрясенной Элизе прямо в грудь, упала, на пол выкатилось обручальное кольцо сбриллиантом.

А скандалист влез на сцену и, кажется, вознамерилсянаброситься на премьершу с кулаками. Вася и Жорж схватили его за плечи, но оних отпихнул.

– Что случилось?! В чем дело?! – неслось со всех сторон.

Буян кричал:

– Кокетка, гадина! Три недели проморочила голову и отказала!Ненавижу таких! Tueuse![4] Самая натуральная tueuse!

Испуганная и ошеломленная, Элиза попятилась. Это еще что замексиканские страсти?

На сцену с двух сторон одновременно впрыгнули Фандорин иМаса. Схватили сумасшедшего за руки, да понадежней, чем Простаков с Девяткиным.Эраст Петрович развернул мсье Симона лицом к себе.

– Почему вы называете госпожу Луантэн убийцей? Немедленнообъяснитесь!

Сбоку Элизе было видно, как француз заморгал.

– Эраст… Петрович? – пролепетал он. – Господин Маса?!

– Сенка-кун? – Маса разжал пальцы. – Одоройта на!

Кажется, узнал. И Фандорин тоже воскликнул:

– Сеня, ты?! Десять лет не виделись!

– Одиннадцать, Эраст Петрович! Почти одиннадцать!

С Фандориным они пожали друг другу руки, с Масой обменялисьпоклонами, причем француз (хотя какой он француз, если «Сеня») поклонилсянизко, в пояс. Всё это было в высшей степени непонятно.

– Я был уверен, что ты в Париже… Но погоди, об этом позже.Скажи, что стряслось? Почему ты набросился на г-госпожу Луантэн?

Молодой человек всхлипнул.

– Мне Андрюша позвонил, утром. Говорит, катастрофа.Отказала. И голос такой похоронный. Приезжай, говорит. Я сел в авто. У меня,Эраст Петрович, «бугатти» гоночный, пятнадцать лошадиных сил – не керосинка, накоторой мы с вами когда-то трюхали, помните? – Он было оживился, но опять сник.– Приезжаю к Андрюхе на Пречистенку. А там у входа полицейские, толпа, блицыщелкают…

– Да что случилось? Г-говори толком!