Зверь - Ане Риэль

разглядел слабый свет с пары дальних ферм на северо-западе. Свет города спрятался за деревьями у реки, ферму близнецов не было видно из-за леска.

И внутри, и снаружи стояло давящее тепло. Воздух казался тяжелым, а Мирко чувствовал себя необыкновенно легко. У него было ощущение, что он в любой момент может взмыть, как воздушный шарик, какие он видел в Америке. Отец, наоборот, оседал все ниже и ниже по другую сторону стола. Почти что трогательно было смотреть, как старик из последних сил старается не заснуть. Он так хотел, чтобы вечер продлился еще, это было очевидно. Он не готов спать.

Они не упоминали смерть, хотя та сидела с ними за одним столом. Они говорили о жизни. О воспоминаниях детства, о животных, об Америке. Смеялись, как раньше никогда не смеялись вместе. На короткое время Мирко удалось забыть о Данике и думать только о любви к своему отцу.

Под конец отец уже не мог держать глаза открытыми, и Мирко проводил его в спальню. Ему пришлось помочь поднять ноги на кровать. Мама спала на спине, сложив руки поверх одеяла, и отец лег рядом с ней в той же позе, но сначала с некоторым усилием поцеловал ее в лоб.

Мирко заметил, что папа иногда начинал дышать с присвистом, как она. Может, его тело начинает подражать другому, такому знакомому, телу. Может, они своего рода близнецы. Или бумажные фигурки, сделанные из одного материала одной волей.

– Спокойной ночи, Мирко.

Это был только шепот, и Мирко не смог разобрать, кто это сказал. Может, оба сразу.

– Доброй ночи. Спокойных снов, – прошептал он в темноту.

Потом он пошел по скрипучему коридору, слыша за спиной их храп и присвист, и думал, о чем будет просить в вечерней молитве. Он не был уверен, что окажется в состоянии молиться о том, что стало бы самым прекрасным, потому что одновременно это худшее.

Для него.

Интересно, за глухих стариков на площади кто-нибудь молился?

Он не был уверен, сможет ли думать о чем-то кроме Даники, когда ложился в постель.

Когда наконец лег, думал только о ней. Чем больше он пытался сосредоточиться на Боге, тем яснее Даника представала перед ним, тем меньше ему хотелось спать. Через несколько часов он встал и прокрался на кухню. Он выпил некрепкого пива, надеясь, что голова станет тяжелой и он сможет уснуть. Не помогло. Наконец он вышел на улицу.

Темнота стала плотной, иссиня-черной. Луна с боем пробивалась сквозь мрак, но ее бледное лицо было едва видно. Звезды были слишком малы, у них не было шансов. Тишина, как в могиле, словно вся долина замерла в ожидании. Мирко не хватало этой густой ночной темноты, когда он пытался успокоиться в большом городе, который никогда не спал и темноту пропускал только мертвыми клиньями между пятнами искусственного света. В долине правила темнота. Темнота решала, сможет ли пробиться свет.

И все же в непроницаемости этой ночи что-то настораживало. Мирко не мог отогнать нехорошее предчувствие. Вдалеке прокричала хищная птица. Он мог думать только о ней.

Он принялся пробираться сквозь темноту, через холм и вниз, к ферме Даники. Дело не только в ней, еще в Леоне. Ему нужно узнать, что с мальчиком, выяснить, что происходит. Он просто заглянет в окно, не более. Посмотрит, оставшись невидимым.

Приближаясь к задней стороне хлева со стороны гор, он заметил вокруг летучих мышей. Они казались возбужденными, подумал он, но разве летучие мыши не всегда такие? В стороне проухала сова. Темнота словно отражала все звуки. Он подошел к углу с колоколом, остановился и приложил руку к бронзе. Что-то было в колоколе хорошее и надежное. Он что-то значил. Наверное, оттого, что он знал, как дорог колокол Данике. Он не мог не любить то, что нравится ей.

Он бросил взгляд вдоль стены хлева и заметил маленькую пристройку. Шерстяная комната. Конечно, там темно, но ему все же захотелось подойти и заглянуть внутрь. Просто проверить, что прялка по-прежнему там, что все осталось таким, как он запомнил. Он знал, что Даника любит это место, ему уже много лет являлись жаркие фантазии, как он целует ее именно там. Возможно, пристройку уже объединили с хлевом. Таков был изначальный план.

Прижавшись лицом к окну, он не увидел ни прялку, ни животных. Зато он сразу же увидел лицо по другую сторону стекла. Мирко не сдержал короткого испуганного крика и отошел на пару шагов, чтобы не видеть его. Это Леон, стоит в темноте и смотрит на него огромными дикими глазами. Леон стоит внутри и держится руками за оконную решетку. Это Леон!

Мирко перевел взгляд на крепкую дверь рядом с окном. Замок тяжело висел на своем месте. Леон был взаперти.

– Леон, – тихо позвал он в темноту, повернув ключ. – Не бойся. Это я, Мирко. Помнишь меня? Мы раньше много бывали вместе.

Мирко осторожно вошел и уловил очертания Леона у окна. Он стоял на скамеечке. Даже в темноте было заметно, что Леон очень сильно вырос и в высоту, и в ширину за прошедшие три года. Ему не очень-то была нужна скамейка, чтобы достать до окна. Теперь он с нее слез, но ближе не подошел.

– Привет, дружище, – еще раз попытался Мирко. – Попробуем зажечь свет, чтобы увидеть друг друга? – Он отыскал в нагрудном кармане зажигалку, лежавшую там с сигаретами, к которым он пристрастился в Америке.

Они поглядели друг на друга поверх огонька. Мирко улыбался.

– Надо бы побольше света, – сказал он, оглядываясь. – Здесь раньше висела лампа на балке… вот она.

Он снял фонарь с гвоздя, зажег его, погасил зажигалку и поставил фонарь на маленький столик у стены, так что он освещал всю комнатку.

– Ну вот, Леон, теперь можем друг друга рассмотреть. Давненько мы не виделись.

Леон пристально на него смотрел.

– Это ты! – вдруг сказал он, широко улыбаясь.

– Да, это я. Мирко.

В следующее мгновение Мирко оказался в объятиях, которые чуть не выдавили из него весь воздух.

– Не так сильно, Леон. Не так сильно. Какой ты стал могучий!

Он взял Леона за плечи, чтобы ослабить хватку, и ощутил рельефные мускулы под рубашкой.

Теперь Леон сам его отпустил и показал на приоткрытую дверь, испуганно крича:

– Следи за мышами! Мои мыши не должны убежать. Закрой дверь!

Мирко быстро захлопнул дверь.

– Вот, теперь они не сбегут, – сказал он, тут же заметив, как тень скользнула по полу поперек комнаты и дальше вдоль стены.

– Отлично, – сказал Леон, опускаясь на колени