Неопалимая - Маргарет Роджерсон

Но хотела ли Госпожа этого от меня? Здесь не было ни свечей, ни знаков. Только я одна.

В склепе раздался голос. Я развернулась и побежала.

Я пробиралась по туннелям, а мой путь освещали тени. Они забивались в углы, когда проходила мимо, отверстия их ртов и глаз застывали в беззвучном крике. Я шагала сквозь двери и разветвленные проходы, до тех пор, пока ниши не стали более древними, а затем и вовсе исчезли, сменившись голой землей, которую подпирали части каменных стен – остатки старого города, его руины, погребенные под улицами.

Один раз решетка в потолке явила мир наверху. В туннель хлынули яркий свет и шум: голоса, крики, грохот телег. Я отпрянула от нее и продолжила идти, спотыкаясь, словно раненое животное, ищущее место, где бы умереть.

Восставший больше не разговаривал. Время от времени я касалась кинжалом своей руки, чтобы убедиться, что он все еще был на месте.

В конце концов обнаружилась решетка, выходящая в более тихую часть города, чем можно было воспользоваться и остаться незамеченной, но я понятия не имела, как сдвинуть толстые железные прутья без помощи Восставшего. Поэтому на всякий случай оставила царапины на стенах своим кинжалом, чтобы найти дорогу назад, и пошла дальше.

Услышав журчание воды, я подумала, что мне стоит попить, иначе Восставший разозлится на меня, когда придет в себя. Я не допускала даже мысль о том, что он уже не вернется, не будет таким, каким был раньше.

Следуя на звук, я, прихрамывая, прошла сквозь арку, наполовину заваленную камнями. Призрачный свет отбрасывал неземное сияние на силуэты, которые когда-то могли быть арками и колоннами, и ярко блестел в луже на земле. Приблизившись, я увидела, что вода бьет из источника, вокруг которого разбросаны куски мрамора – остатки древнего фонтана. Я склонилась и сделала глоток холодной, с металлическим привкусом, воды из расколотой каменной чаши. Влага переливалась отблесками теней, а ее рябь раскалывала мое отражение на куски. В некоторых из них я видела Артемизию. В некоторых – Анну.

Я не хотела оставаться, но не думала, что в этом месте меня кто-нибудь найдет – не после всех тех развилок и поворотов, которые миновала. И мне некуда идти, не было ни единого безопасного места. Я дотащилась до угла и забилась в него, крепко сжимая кинжал. Тишина давила. Не раздумывая, я поднесла лезвие к руке, уже испещренной рубцами.

И на этот раз ощутила волнение.

– Перестань, – прошептал слабый голос.

Моя рука остановилась. Я почувствовала, как пульс бьется в горле.

– Восставший. Что с тобой произошло?

– Алтарь был создан для уничтожения Восставших. Вот что убило… другого. Саратиэля.

– Я могу что-нибудь сделать?

– Поговорим об этом… потом.

Он решил, что я хочу поговорить о Старой Магии. Снова строить планы, чтобы определить наш следующий шаг.

– Я имела в виду, могу ли чем-нибудь помочь тебе, – сказала я.

Наступила долгая, неопределенная пауза.

– Поспи, – прошептал он наконец.

Я спала, просыпалась и снова спала, изредка возвращаясь к фонтану, чтобы напиться. Что бы ни сотворил алтарь с Восставшим, тогда я тоже испытывала боль, хотя и подозревала, что чувствовала его боль так же как он чувствовал мою.

Время шло. В конце концов, я очнулась от сна в кромешной темноте, в холодном поту и со сжимающимся желудком. У меня было похожее на сон видение, словно я наблюдаю, как мимо проносятся несколько крыс. Не сон, поняла я, когда услышала характерный писк и шуршание и ощутила, как чувства Восставшего тянутся за их хвостами, пока зверьки убегают в какую-то темную трещину.

– Это невозможно, – шипел он, словно споря с кем-то.

При других обстоятельствах я испытала бы облегчение, услышав, что голос Восставшего звучит лучше. Но не могла избавиться от жуткого ощущения, что пробралась куда-то, когда он разговаривал с третьей невидимой сущностью. Впечатление усиливалось темнотой и колючим ощущением, что за мной наблюдают. Теперь видеть было сложнее – большинство теней исчезло, возможно, их спугнули. Я потянулась за кинжалом и обнаружила, что он уже в моей руке.

– Что ты почувствовал? – спросила я.

Я почти пожалела, что заговорила. От Восставшего донеслась тревожная тишина, словно он не заметил, что я проснулась, и был обеспокоен только собой.

– Ничего, – произнес он наконец. – Я ошибся. Я не совсем в себе.

Эти слова оказались лишними. И без того присутствие Восставшего ощущалось дрожащим и странным, словно он слишком рано поднялся с больничной койки. Если бы это был человек, я заставила бы его прилечь.

– Видишь ли, существует прецедент, – лихорадочно продолжил он. – Иногда, в реликвии, я ощущал вещи, которых там не было… Монашка, нам нужно выбираться, – внезапно сказал он. – Обратно на поверхность.

Я колебалась, насторожившись.

– Круг будет искать нас. Здесь внизу есть что-то опасное?

Казалось, он поразмышлял над этим вопросом, прежде чем ответить.

– Я.

Он сказал это низким тоном, от которого волосы по всему телу встали дыбом.

Я поднялась на ноги и направилась к проходу, оглядываясь в поисках своих меток на стене туннеля. Туда. Царапины подсвечивались неясным светом одинокой тени, которая вспархивала при нашем приближении и отлетала вперед. В ее хрупком, дрожащем сиянии я различила еще одну царапину дальше по туннелю, затем третью, обозначающую развилку на перекрестке.

– Недалеко отсюда есть решетка.

– Скорее, – произнес Восставший, а мгновение спустя: – Скорее, жалкая монашка, – с большей силой приказал он.

– Я уж было подумала, что ты перестал меня так называть, – заметила я, охваченная болезненным предчувствием чего-то плохого, если он перестанет разговаривать. Теперь мне казалось, что Восставшему не столько нужно прилечь, сколько мне – не позволять ему спать.

Не дождавшись ответа, я ускорила шаг, спотыкаясь на неровной земле. Впереди нас виднелась тень, но непосредственно вокруг меня царила абсолютная чернота. По мере того как свет, исходивший от тени, ослабевал, туннель становился все темнее и темнее. Вскоре я перестала различать царапины. Я искала, что сказать, – что угодно, лишь бы нарушить молчание.

– По крайней мере, никто из нас не боится темноты, – задыхаясь, произнесла я.

От Восставшего исходила тишина, и внезапно я припомнила, как у меня задрожали руки в комнате конюха, когда Восставший заставил меня разжечь огонь безо всякой на то причины; как он вынудил меня спать с открытой дверью на чердак, впуская свет.

Мои руки снова начали дрожать, а в груди появилось ужасное давление, словно вокруг моих легких медленно сжимался кулак.