Тайны Пантеона - Марина Суржевская

Ложь, ставшая моим поводком! Каждый день я глотала обычное тонизирующее средство и верила, что это зелье меня лечит. Что без него дыра на моих линиях Силы разрастётся слишком быстро, и я превращусь в чудовище. Верила, что чертова архиепископ хочет помочь мне. А на самом деле она лишь хотела меня использовать и контролировать.

Вот же дрянь! Проклятая стерва!

Поманила меня сказкой об излечении, я и поверила!

Но я ведь видела малыша Лю! Видела, каким он был раньше. Обычный парень, ставший жутким лысым громилой!

Ему-то точно не давали никакой волшебный эликсир!

Никому не давали. Ни Люхараджану, ни его другу Далию Веридову, ни другим деструктам, которых в Кастеле наверняка было немало. Ни Нейлу, пострадавшему в яме скверне, ни мальчику Питеру, упавшему на коньках… Никому из деструктов не предложили спасения.

Но я верила, что особенная. И что архиепископ Вэйлинг все еще помнит, что когда-то она была моей матерью. Несмотря на все, я продолжала в это верить!

Идиотка.

Правда в том, что нет никакого спасения и нет волшебного эликсира, помогающего залатать линии Духа. Если бы он был, профессор Хакал наверняка о нем знал бы!

Меня просто обманули. Моя проклятая мать обвела меня вокруг пальца и засунула в Кастел, ожидая, когда я позову Августа. Впрочем, так я и сделала. Какая же я дура!

Моя ладонь зачесалась. Еще миг, и в кулаке окажется атмэ, которое испугает добрую Марту до сердечного приступа…

Даже эту мою способность в Кастеле лишь подавляли. И Норингтон наверняка обо всем знал. Приносил мне синие пузырьки, напоминал об их важности. Делал вид, что верит в мое исцеление. Уговаривал потерпеть.

Сволочь!

Я изо всех сил сжала вилку. Острые зубцы впились в кожу до кровавых капель. И теплая рука легла на мой кулак, разжимая его. Ничего не говоря, Август отобрал у меня вилку, поднес мою ладонь к губам и подул на раненую кожу.

Наши взгляды встретились. Август мягко прикоснулся губами к моей ладони. Как раз там, где проходила линия жизни…

Ярость утихла, и тьма отступила. И стало наплевать и на архиепископа со всеми ее интригами, и на Дамира. Я снова увидела солнце, пляшущее в окне, и смеющихся хозяев этого дома, которые обсуждали какую-то госпожу Рой и не заметили произошедшего.

Одним своим прикосновением Август вернул мне покой и надежду.

Я расправила плечи. Плевать. Мы вместе, и мы что-нибудь придумаем. Мы выберемся.

***

… жало кнута взлетает неожиданно. Первое время я не задавал вопросов, принимая кнут, охаживающий тело, как невыносимое, но необходимое наказание. Страж всегда нападал внезапно. И бил сильно. Иногда я терял сознание, отключался и лежал на грязном каменном полу, теряя счет времени. А когда открывал глаза, не понимал, сколько дней минуло. В моей темнице не было окон. И порой мне казалось, что за стенами прошла сотня лет. Все, кого я знал, все кого помнил, давно обратились в прах, а я угодил в безвременье, жуткое место вечного наказания, где обитают грешные души. Мне оставалось лишь терпеть и молиться, надеясь, что тысячи дней и слов пусть не искупят вину, но хотя бы избавят от невыносимой боли.

Долгое время я верил в это.

Потом приходил страж и кнут снова опускался на мою спину.

Раны заживали плохо, срезанная с руки нейропанель работала странно и неправильно. Я не помнил, кто и когда срезал ее. В голове набатом звучала музыка – незнакомая и жуткая, а еще слова об искуплении.

Я не помнил слишком многого.

Не помнил, как оказался в этой темнице. Не помнил первые дни в ней.

Не помнил пулю, пробившую мою грудь. Но на коже остался шрам – один среди многих. И судя по месту его расположения, я умер и действительно оказался в чистилище безвременья. Иного объяснения я не видел.

Когда страж уходил, оставив меня истекать кровью и зализывать раны, словно цепного пса, я думал о Нью-Касле. О Зое. Ирме. И еще о девушке с розовыми волосами. О ней я думал непозволительно много. Она тоже осталась пеплом среди развалин, и это тоже моя вина.

Пепел я видел часто.

Он усыпал пол моей темницы, укрывал стены, иногда падал с потолка. Он брался из ниоткуда, и иногда мне казалось, что однажды я не смогу сделать вздох, в каменном мешке не останется воздуха, один лишь пепел. Пепел стал моей кроватью, моим столом, моей ванной. Моей могилой. Мягкой и со вкусом тлена на языке.

Страж приходил снова.

Поначалу я боялся его приходов.

Боялся и ненавидел.

Потом стал их ждать.

Потом – предвкушать.

Когда вокруг один лишь пепел, одиночество и мучительные воспоминания, даже демон с кнутом начинает казаться приятным гостем.

Даже боль становится желанной.

Кнут все так же опускается на мою спину. Но теперь я рад этой боли. Я приветствую ее…

Она вносит разнообразие в мои засыпанные пеплом будни.

Ненависти больше нет. И страха больше нет. Ничего нет…

Не знаю, в какой момент я осознал, что страж – не демон.

Что он лишь человек, жестокий и злобный. Я не понимал этой злобы, ведь я никогда не видел этого мужчину и не знал, чем разозлил его. Но эта злоба заставляла его опускать кнут снова и снова. Я ощущал его злобу на языке – вкусом крови и агрессии, вкусом железа. Он бил с наслаждением.

Пока моя рука не взлетела и кончик кнута не задрожал в моих пальцах. Я дернул его, рукоять вывалилась из ладони того, кого я долгое время считал высшим существом. Он упал на колени. Вскочил дрожа и вывалился из клетки. Решетка лязгнула, закрываясь.

Кнут остался у моих ног.

В тот день мне не принесли еду и воду, но я едва ли это заметил. Внутри поднималось что-то новое, что-то иное. Болела и чесалась рука, и я не сразу сообразил, что дело в нейропанели. Она обуглилась и почернела, но определенно пыталась восстановиться. Вместе с ней разрасталось и что-то внутри меня.

Я думал об этом, пока страж не пришел снова. На этот раз в его руке была плеть-девятихвостка – с железными наконечниками и шипами на жалах. Но ни один из них не оставил на мне нового шрама. Что-то новое внутри решило отринуть смирение и сражаться. Пока без оружия, используя лишь силу своих мышц и