Ингвар и Ольха - Юрий Никитин

Да и весь он слишком груб, неопрятен, плохо пахнет. Она жевся как нежный цветок, ее боги создали для себя, а сюда попала по ихнедосмотру, она не для людей…

Он на миг оторвался от ее губ, дико взглянул враскрасневшееся лицо. В ней тоже просыпалось желание, он чувствовал. Желание кнему, дикому и грубому кровавому псу. И если ее не отпускать, если целовать также нежно, то…

Она старается не задеть его рану, понял он внезапно. Онаприльнула к нему справа, упирается в плечо, чтобы не сделать больно. Она всевремя помнит, она заботится!

Будто отрывая от земли гору, он задержал дыхание, заставилсебя поднять голову. Ее лицо было обращено к нему, глаза закрыты. Она тянуласьраспухшими губами, она хотела и ждала его губ, его рук, его жара.

«Боги, – сказал он себе смятенно. – Как я жаждуее! Я схожу с ума». Как бы ни пытался орать на нее, игнорировать, разжигать всебе вражду, но стремится к ней так неистово, что все каменные заборы, которыевоздвигал, сам же и расшибает лбом. Никогда никакую женщину не жаждал такстрастно держать в руках. Нет, даже быть рядом. Даже просто видеть ее!

Он заставил себя отпустить руки. Словно двигая гору, сделалшаг назад. Она открыла глаза, чувствуя холодную струю в ее теплом счастливоммире. Его лицо дергалось, в нем была мука.

– Я уезжаю на три дня, – сказал он хрипло. –Князь велел… Тебе здесь ничего не грозит. Но если ступишь за пределы терема, явелел стражам помнить, что ты не женщина, а воин! Воин враждебного племени,который находится в плену.

Он повернулся и пошел быстро, почти побежал. Она смотрела вудаляющуюся спину, еще не чувствуя ни гнева, ни страха, только росло ощущениепотери. Словно ее вырвали из счастливого мира или из нее вырвали душу. Неужелион не ощутил того жара, который возник от соприкосновения их тел? И которыйвошел в ее плоть, расплавил, как воск на солнце, наполнил счастливой истомой?

Или скрывает, не хочет явить врагу свою слабость?

Она услышала внизу голоса, потом дробный перестук копыт.Стражи бросились отворять ворота. Ингвар пригнулся на коне, его синий плащразвевался по ветру. Конь перешел в галоп, тяжелые створки медленно пошли встороны. Ингвар едва не разбил о ворота ноги в стременах, так спешил вырватьсяна улицу, так бежал из терема. Навстречу ночи!

Медленно, чувствуя тянущую пустоту, она пошла в своюкомнату.

Да, она могла бродить по терему свободно. Стражи не мешали,она даже не чувствовала их ощупывающих взглядов. Зато во дворе могла пройти недальше отхожего места. Даже в сторону колодца дорогу перекрывали вежливо, нотвердо. Она ловила любопытствующие взгляды той челяди, которой доступ в терембыл закрыт. Что уж о ней говорили между собой, могла только догадываться.

Лишь поздно ночью, набродившись по многочисленным комнатам инадивившись на невиданные и даже неслыханные богатства, она упала наконец вроскошную постель, но и тогда не могла заснуть сразу. Нежнейшая ткань легко сминаласьпод ее пальцами, но тут же складки исчезали, и шуршала вовсе непривычно.Сколько Ольха ни пыталась понять, из чего сделано, даже в голове стало горячоот прилива крови, но так и не поняла. Она знала ткани из льна, шерсти, ещеможно было сплести хоть лапти, хоть веревки из лыка. Но это не шерсть, не лен,не лыко!

Забылась за полночь, спала чутко, а проснулась почти нарассвете. Быстро умывшись, спустилась вниз к стряпухам. На кухне было холодно,огонь в очаге не горел. Мальчишка-поваренок спал на лавке.

Стараясь никого не будить, Ольха высекла огонь, раздулаискорку, подкладывая смолистые лоскутья бересты. Пришла заспанная Зверята,удивилась:

– Не спится? Какая же ты княгиня!

– А что, – спросила Ольха удивленно, –княгини должны спать долго?

Зверята усмехнулась, пожала плечами:

– Всяк лодырь мечтает, что ежели бы он был князем… аона – княгиней, то ели бы только мед и сало, спали бы ночь напролет, среди днязасыпали бы на часок-другой, а вечером ложились вместе с курами…

– А ты как думаешь?

– Я навидалась князей и воевод. Чем выше забирается,тем ноша тяжелее, а работы больше. Это не сказка, а жизнь, милая.

Она замолчала, прислушалась. Со двора доносился стук подков,конское ржание. Послышался могучий голос, настолько мощный, что с потолкапосыпалась труха, как при землетрусе.

– Пойди взгляни, – предложила Зверята. – А ятут сама управлюсь. Все же не княжье дело сажей пачкаться!

«Какая я здесь княгиня?» – подумала Ольха с горечью.Пленница, и тому рада, что дадут на кухне горшки от сажи поскрести. Все же невзаперти!

Небо было ярко-голубое, солнце только что высунулоськраешком из-за черной стены леса, ослепило глаза. Двор был заполнен сильнымиголосами, уверенными и веселыми. Над головой челяди высились на конях, медленнодвигаясь к крыльцу, двое витязей. Одного Ольха узнала сразу: Асмунд, второгоприпомнила с заминкой. Он был тогда с великим князем, когда впервые увиделаОлега Вещего: боярин Студен. Если двое других, Черномырд и Лебедь, что тогда сОлегом рассматривали карту земель, были явными русами, то этот явно полянин. Вовсяком случае, славянин, потому что волосы падают на плечи свободно, а бороду иусы не бреет, разве что подравнивает слегка.

Она ощутила, что присматривается к Студену с особымвниманием. Он не простой дружинник, среди тех своими глазами видела немалополян, рашкинцев, уличей. Нет, Студен – знатный боярин, с ним советуетсявеликий князь. Ему доверяет чем-то командовать, чем-то править во всем этомогромном княжестве, которое и княжеством уже не назовешь из-за агромадности…

Асмунд, бросив поводья гридню, соскочил с неуклюжеймедвежьей грацией. Она видела, что воевода уже немолод, мог бы слезтьспокойнее, как подобает солидному знатному воеводе, но мужчины до старостиостаются мальчишками – ему нравится показывать окружающим, что не уступаетмолодежи, все так же силен и быстр, а что эти соскоки даются все труднее, знаетон один.

Студен же, будучи явно моложе, слезал с коня так, что Ольхатолько по этому узнала бы в нем славянина. Медленно, величаво, со славянскойленцой, опираясь на руки подскочивших гридней, отдуваясь. Она ждала, что его ив терем поведут под руки, но в волчьей стае русов Студен малость соотносил своиобычаи с их привычками, потому лишь похлопал их по плечам и пошел сам, не вмеру отдуваясь, вздыхая и выпячивая живот.

Ольха улыбнулась: Асмунд втягивает живот, потужеперехватывает широким поясом, не хочет распускать, жаждет продлить период жизнибравого воина, а Студен распускает нарочито, для большей чести и уважения! Длятого и бороду отращивает… Что за разные обычаи! И уже не поймешь, какойправильнее. Хотя Студена понимает, в их племени мужчины тоже спешатсостариться, чтобы поскорее сесть на довольство детям, на их прокорм.