В старом Китае - Василий Михайлович Алексеев

вижу лубочную икону Цзао-вана, на этот раз изображенного более подробно: ему сопутствует его королева, дополняющая его зоркий глаз. Надпись в руках бога гласит: «Долготерпение является самым высшим» (высшей добродетелью). Хвала семейному долготерпению как мораль, тесно соприкасающаяся с патриархальным семейным укладом, была бы более уместна в семейном доме, а не в гостинице, особенно если принять во внимание, что и здесь рядом с ней висит скабрезная картинка. Спрашиваю хозяина о назначении этой последней, и он, в подтверждение слов Цзуна, отвечает: «Для дождя».

Едем далее. Лесс наступает со всех сторон. Подъемы, спуск, а между ними ужасная дорога. Камень, грязь чуть не по брюхо мулу, кривые колеи и т. д.

1 октября. Въезжаем в красивейшую страну лесса. Опять открывается дивная панорама, которая так и просится на полотно. Красивые, желтые, зеленые террасы извиваются плотными и твердыми бордюрами и словно накатывающиеся волны застывают над откосами лессовых пропастей. Этот пейзаж отличается от пейзажа того берега Хуанхэ тем, что все в нем как-то неожиданно, своенравно нарушает логическую правильность линий. Дикая, сильная симфония форм и красок, полных изумительных контрастов. Жадно любуюсь и не могу насытить глаз...

Спускаемся по бесконечному отлогому склону. Идем с Шаванном и увлеченно обсуждаем задачи китаеведения.

Изучая Восток, европеец делает это, не учась у него, И в этом, по-моему, и лежит основа нашего многовекового непонимания и незнания Китая: мы от него ничему не хотим учиться, относимся к нему, как к недоразвитому ребенку.

Мы думаем, что нам нечему учиться, а на самом деле — не умеем. Мы явно недооцениваем китайскую культуру, относясь к ней только как к объекту исследования. Китай не только объект, Китай еще и учитель. История Китая написана самими же китайцами с такою полнотой, что даже ничтожная доля китайских историографов не могла быть переведена на европейские языки. А помимо истории самого Китая, китайская историография много занималась и вопросами, связанными с историей Средней Азии, в частности историей монголов, что особенно важно для русских историографов, ибо монголы владели Россией и Китаем в одно время, и изучать это мировое явление нам удобнее, нежели другим. И вообще, можно ли (как правильно замечает Шаванн) писать «Всемирную историю», уделяя многовековой цивилизации Китая лишь несколько строк, переполненных к тому же чудовищными ошибками и следами явного непонимания. И это все относится не только к истории, но и к искусству, и к литературе, и ко всему. Надо развивать общечеловеческие знания до мировой полноты. Литературу Китая нельзя выносить куда-то за скобки, она должна органически входить в общую сокровищницу. Китай надо изучать так же, как Францию, Англию, Германию. А пока что и русская синология и международная синологическая наука считаются с ним лишь как с «интересным» объектом, что, увы, не препятствует выключению Китая из семьи культурных народов.

Проходим через селение. Толпа, в основном состоящая из детей, смотрит представление марионеток. Секрет кукол — здесь не секрет: актеры поют, выглядывая из-за кукол, и хохочут. Идет комедия. Как всегда и везде, нанимает комедиантов деревенская община, а затем — смотри, кто хочешь, платить не надо.

Подъезжаем к крутому подъему, просеченному в скале. Это — своеобразная мостовая, вся в неровно уложенных гладких камнях, заставляющих наших несчастных мулов скользить и ранить себе ноги. Опять телегу за телегой втаскиваем наверх и медленно плетемся далее, все выше и выше. Проходим мимо любопытного храма Гуань-ди, высеченного в скале лесса, где семейство Гуань-ди изображено со всем домашним имуществом. Добираемся до хребта Ханьсиньлинь. Ночуем на высоте 1267 метров. Холодно, дышится легко. Долго беседуем о путешествии.

2 октября. Вчерашний подъем на гору до того испугал наших возчиков, что они за ночь устроили тормоза для колес, т. е. попросту бревна, подтягиваемые к колесу веревкой.

Начинается спуск. Под ногами развертывается панорама лессовых слоев, освещенных солнцем. Вид чудный, воздух — не воздух, а элексир бессмертия, но дорога... Одним словом, — бедные мулы!

Когда спускаемся, наконец, вниз, то видим картину интересную и оригинальную. На террасах лесса наслоены правильными рядами ярусы жилищ, друг над другом. Каждое жилище представляет из себя полукруглой формы кирпичную раму, в которой окно наверху, дверь и еще одно окно внизу. И полукруги и ярусы поражают своей правильностью и опрятным видом.

В довершение всего бордюр ярусов весь заполнен непрерывным орнаментом.

Понемногу двигаемся дальше. У одного мула при спуске удилами разрезано подъязычие, да и с копытами, разумеется, тоже несчастье. Смотреть больно на бедняг. А до Тайюаньфу еще четыре дня. Доедем ли?

Останавливаемся в уездном городке Линшисяне. Он маленький, невзрачный, обнесенный лессовой насыпью вместо стены, не имеет даже больших ворот, а какие-то калитки. Первый раз вижу такое в Шаньси, где глаз привык к большим постройкам, просторным гостиницам и т. д.

За северными воротами города в храме Люй-цзу, прямо против входа находим типичную аэролитовую массу: железный кусок с неровной поверхностью. Перед «живым камнем» — линши, от которого и название уезда, стоит жертвенный стол и свечи. Сбоку висит хвалебная надпись.

В харчевне вместе с нами остановился какой-то крупный чиновник, и на обширном дворе поэтому столпотворение перевозочных средств всех сортов.

На стене гостиницы вижу объявление полицейского комиссара, приказывающее «прекратить злое попрошайничество». Жестокая конкуренция, которую ведут между собой бесчисленные нищие, привела к совершенно ужасному искусству «злого попрошайничества»: нищие прибивают гвоздем к двери щеку, или губу, отрубают себе пальцы, разбивают головы и т. п.

Довольно долго ехать можно сносно, но вот дорога начинает чернеть: уголь. Угольная пыль летит со всех сторон. Вылезаем и маршируем по обочине.

Снова вижу в поле печь для сжигания бумаги, украшенную надписью: «Благоговейно пожалей покрытую знаками бумагу». Эти печи, стоящие повсюду, объявления об уважении к исписанной бумаге, висящие на стенах в городах и деревнях, — все эти знаки обожания китайцами исписанной или печатной бумаги мы видели во время всего нашего пути.

Немецкая карта, которой мы руководимся, совершенно лжива для этих мест. К полной своей неожиданности мы подъезжаем к Цзесиньсяню — большому городу, обнесенному величественной стеной. Харчевня большая, в два двора. Помещаемся опять свободно и удобно. Через три дня — Тайюань!

3 октября. По дороге сваливается мул. Его выпрягают, водят. Энергия наших животных явно подходит к концу. Долго бредем до города Пинчяо. Стена опять новая и крепкая, высокая и грозная. Дома большие, с солидными дверями полукруглой формы, типичной для этих мест. Фасады богатых домов и присутственных мест украшены весьма заботливо. Большую роль тут играют громадные медные гвозди, вбитые в ворота.

Всюду на дверях наклеены дуйцзы