Ее звали Ева - Сьюзан Голдринг

Потом мне еще задавали множество вопросов. Я на все без труда могла бы ответить, но к тому времени я уже немного утомилась и решила больше ни на что не отвечать. Вместо этого закатила маленький скандальчик, заявив, что мне пора уходить. Пэт отправилась за кофе, и я велела ей принести финиковые рулетики, а когда она вернулась с «Гарибальди», я устроила еще одну сцену: мне надоело рождественское песочное печенье и пирожки с изюмом и миндалем, которыми нас закормили в последнее время, и я сочла, что вправе потребовать что-то другое для разнообразия.

Господи, что за глупости я болтаю?! Обещаю, когда мы встретимся, про печенье ни слова. Зато ты от души посмеешься, узнав, что встречу я завершила песенкой. Забавным куплетом Джорджа Формби про избавление от жены, который тебе так нравился! Кажется, эта песенка называлась «С тех пор ее никто не видел». Всех слов я не помню, но подумала, что мелодия вполне соответствует сложившимся обстоятельствам. В общем, повеселилась на славу!

До свидания, дорогой. Очень скоро мы снова будем вместе.

Со всей любовью, твоя Эви.

P.S. Я люблю тебя.

24 декабря 2016 г.

Подари мне лунный свет

В полночь Эвелин просыпается от чириканья будильника, сигналящего ей в ухо. Она позволила себе поспать три часа, чтобы быть бодрой и бдительной – готовой к тому, что ее ждет.

В лечебнице тишина. Дневная суматоха давно улеглась. Озабоченные родственники, навестив своих стариков, отправились праздновать Рождество, а бесконечно терпеливые медсестры успокоили оставшихся постояльцев. Пока мысли персонала занимают рождественские гимны и хлопушки, но после Нового года они напомнят друг другу, что за ней нужен глаз да глаз. По окончании праздников они проверят надежность охранной системы и переведут ее в крыло для слабоумных, где двери всегда заперты и за пациентами ведется строгое наблюдение, и тогда уж свободы ей не видать.

Перед самым пробуждением она слышала во сне призывный голос: «Эви, Эви, приди ко мне. Ты мне нужна».

Этот отчетливый настойчивый голос, она уверена, принадлежал Хью. Вообще-то, при жизни таким тоном он никогда к ней не обращался, но определенно это был его голос. Он был наполнен мукой, словно Хью попал в беду и действительно нуждался в ее помощи.

Нажав кнопку, Эвелин приподнимает изголовье, чтобы можно было сесть, затем включает лампу на тумбочке. Лечебница погружена в безмолвие. Никто из постояльцев не зовет персонал, не нажимает тревожные кнопки. Из коридоров не доносится шорох тихих шагов. Первые сигналы тревоги раздадутся не раньше, чем рассветет.

Ее слух улавливает визгливое тявканье лисицы в большом саду. Не этот ли крик вторгся в ее сон, и она приняла его за голос Хью? Почему она вообще решила, что это был именно голос мужа, ведь последний раз она слышала его более шестидесяти лет назад? Разве могла бы она его теперь узнать?

Эвелин спускает ноги с кровати и, держась за ходунки, встает с постели. Шаг за шагом, медленно приближается к окну.

– Хью, дорогой мой, час настал. Я иду к тебе, – шепчет она.

Шторы чуть раздвинуты, и в щель падает яркая полоска света. Эвелин шире раскрывает их и видит луну, омывающую сад серебристым сиянием, так что даже теперь, глухой ночью, перед ней не стена мрака, а картина в угольно-серых и темно-зеленых тонах, на которой отчетливо выделяются каждый куст, бордюр, тропинка и изгиб газона, словно сейчас пасмурный день, а не колдовская пора темного времени суток. И на улице, должно быть, морозно, ибо каждый листик подернут серебристым инеем, мерцающим под взором сверкающего светила.

Сегодня канун Рождества. Эвелин вспоминает свой первый сочельник в Вильдфлеккене в конце 1945 года. Тогда волнением были охвачены не только дети, но и взрослые, вкушавшие давно позабытые лакомства и смаковавшие сладость свободы. И сегодня ночью дети, не знавшие лишений, тоже замерли в возбужденном нетерпении; они ждут подарков – игрушек и сладостей, которые тайком поставят у их кроватей, пока они спят. И возможно, пусть это и не англо-саксонская традиция, но, прилипнув к окнам, они высматривали первую рождественскую звезду, как это делали дети в Вильдфлеккене много лет назад. Эвелин вглядывается в небесный свод. Там должны быть звезды, но из ее окна их не видно.

– Хью, давай выйдем в сад и вместе посмотрим на небо, – тихо говорит она.

Эвелин находит теплый халат, надевает тапочки и, покинув комнату, крадется по тускло освещенным коридорам. Ее никто не окликает. Никто не видит, как она тащится через обеденный зал, украшенный бумажными гирляндами и китайскими фонариками. Никто не видит, как она проходит через холл, где сверкает разноцветными огоньками высокая новогодняя елка, увешанная стеклянными игрушками. С конца коридора, из кухни, до нее доносятся невнятные голоса: это ночные дежурные болтают и пьют чай. Никто из них не видит, как она тычет пальцами в кнопочную панель на входной двери «Лесных полян». Один, два, три, четыре… До чего же беспечный здесь персонал, ленятся менять код. Днем она проверила еще раз: да, код тот же самый, что и в день приезда.

Ее усилия вознаграждены. Тихое жужжание, дверь отворяется – и она на улице. Морозный ночной воздух кусает щеки и обжигает легкие. Сад освещает луна. Тропинка сияет, как маяк, приглашая ее прогуляться. Шаркая по каменным плитам, Эвелин выходит на открытый газон, находит скамейку и садится.

Над ней не нависают ветви, рядом нет слепящих фонарей, и ее взору открывается вся ширь ночного неба. Луну окружает россыпь мерцающих звезд, среди которых дети во всем мире в эту священную ночь находят каждый свою рождественскую звезду.

– Спокойной ночи, Лизелотта, – шепчет Эвелин. – С Рождеством тебя, Liebchen. Надеюсь, ты живешь счастливо. Возможно, у тебя есть свои дети, а теперь даже и внуки. Мне хотелось бы думать, что ты познала радость материнства, родила малышей. Желаю тебе счастья и в дальнейшем, когда меня не станет.

Улыбаясь, она обхватила себя руками:

– Хью, я иду к тебе. Прими меня в свои объятия, дорогой.

Эвелин роется в кармане халата и вытаскивает пуговицу, одну из тех особенных пуговиц, которыми снабжали молодых мужчин и женщин, проходивших обучение в разведцентре. С тех пор эта пуговица ждала своего часа в выдвижном ящике туалетного столика. Даже если яд за долгие годы утратил отравляющую силу, зимняя ночь наверняка сделает свое дело. Эвелин начинает тихо напевать мелодию Stille Nacht, постепенно дополняя ее словами. Слабый старческий голос вместе с облачками выдыхаемого пара растворяется в студеном воздухе.

Наконец, улыбаясь, она кладет в рот пилюлю, закрывает глаза и отдается во власть смертельных объятий морозной ночи под безучастными взорами луны и звезд.

1. Тише! Что нужно для коктейля с джинном (3)? Ответ: Все.

2. Умный и красивый (9, 1, 11). Ответ: Смышленый и симпатичный.