Наш дикий зов. Как общение с животными может спасти их и изменить нашу жизнь - Ричард Лоув

А еще есть вороны.

Когда я в первый раз пожал руку Клоду Стивенсу, я был поражен, увидев ворона, выглядывающего из-за второй пуговицы его рубашки. Это была татуировка в натуральную величину. Стивенс – человек с озорной ухмылкой и неожиданно серьезный. Он является координатором программ информационно-пропагандистской деятельности и регенеративного дизайна в Бернхеймском дендрарии и исследовательском лесу, раскинувшемся на 65,3 кв. км недалеко от Клермонта, штат Кентукки. Большая часть заповедника была куплена и охранялась Исааком Вулфом Бернхеймом, который в 1929 году основал фонд, чтобы управлять заповедником как «местом, где все люди могли найти мир, взаимопонимание и общие интересы с природой, независимо от расы, вероисповедания или экономического статуса». Ранее эта местность была сильно вырублена, а сегодня склоны холмов покрыты лесами, и каждый год их посещают более 250000 человек.

Стивенс называет Фонд Бернхайма «организацией, опирающейся на невежество». Он сказал мне это с гордостью, отметив, что начинает каждое собрание персонала и даже встречи с потенциальными спонсорами, перечисляя «то, чего мы не знаем, а не то, что мы знаем». По его мнению, встречи проходят более продуктивно, когда он использует подход, который ассоциируется у него с воронами.

Подобно койотам и енотам, вороны – озорники и пройдохи. «Я подхожу к своей работе как озорник и пройдоха», – сказал он, когда мы шли по тропинке через лес, окружавший штаб-квартиру дендрария. Он считает себя «человеком, который использует удивление и юмор, делая нечто неожиданное». Стивенс указал на татуировку ворона под рубашкой. «Это сделано преднамеренно. Вороны озорные, и это показалось мне озорным – расположить его таким образом. В Instagram меня зовут “Ворона Холлистер”, потому что, когда мне было десять лет, мой дед, очень умный земледелец, сказал мне, что после смерти он вернется и будет заботиться обо мне, приняв вид ворона».

– А почему он выбрал ворона?

– Когда он был фермером, у него были любовно-ненавистнические отношения с воронами. Да, они могут погубить урожай, но в целом они ему нравились. А еще дед знал, что вороны – обычные животные, они живут на всех континентах, кроме Антарктиды. Он полагал, что после его смерти, куда бы я ни пошел, где-то поблизости будет ворон. Например, он мог бы выбрать синего кита, верно? Но это означало бы, что я никогда больше его не увижу. Поэтому он выбрал ворона.

– А откуда взялся Холлистер?

– Ты помнишь шоу Энди Гриффита? Там был житель южных штатов, которого звали Рэйф Холлистер. Так что мой псевдоним – Кроу (Ворона) Холлистер. Знаешь, – продолжал он, – если кто-то скажет тебе, что после смерти он будет присматривать за тобой как ворон, то с этого момента каждый ворон, которого ты видишь, каждый ворон, карканье которого ты слышишь… Я разговариваю с кем-нибудь, и говорю: «Подожди минутку», а они спрашивают: «Что? Что ты делаешь?» А я отвечаю: «Я только что слышал карканье, я слушаю «.

Восьмилетняя падчерица Стивенса тоже умеет слушать ворон.

– Ее любимое животное – ворона, потому что она знает эту историю о моем дедушке. Я рассказал ей ее. – Ей также нравится татуировка ворона на его груди. – Я могу заставить его двигаться для нее. Когда они вместе выходят на улицу, если она находит воронье перо, то поднимает его. Внутри грузовик Стивенса украшен такими подобранными перьями ворон.

– Она всегда напоминает мне, что у нее больше перьев, чем у меня.

Для Стивенса Ворон также олицетворяет землю, в которую он глубоко врос корнями и в которой похоронен его дед. Он кентуккиец в седьмом поколении. Семья Стивенса живет на земле, которая принадлежала ей все это время. А его брат живет в доме, который семья построила в 1780-х годах.

После смерти деда интерес Стивенса к воронам только вырос. Это одни из самых умных животных, у них отличная память. Недавние исследования показали, что врановые – в том числе во́роны, воро́ны и сойки – могут запоминать события и понравившиеся физические объекты. У них, похоже, очень плохое чувство юмора. Иногда Стивенс пытается обмануть этих пройдох:

«Я иду в поле с группой детей и ставлю там чучело совы. Мы отходим на сотню метров и тихо-тихо садимся. Ворона подлетает, видит сову, не понимая, что это чучело, делает еще один или два пролета, а затем садится на дерево над ней и подает сигнал тревоги, то есть три карканья. На этот сигнал откликаются другие вороны в лесу. Затем появится несколько ворон, держась на некотором расстоянии от чучела совы. Потом еще несколько. Так же, как и нам, воронам нравится все новое и они пытаются разобраться в увиденном, понять. И вот что они делают. Когда накапливается критическая масса ворон, одна из них пикирует на чучело, а затем другая говорит: «О, я тоже должна это сделать!» После чего они вдруг все начинают пикировать на сову.

Но им не требуется много времени, чтобы понять: «Да это всего лишь чучело! Эта сова не реагирует так, как реагировала бы живая. Нас обманули». И они улетают. Чучело их больше не волнует».

Стивенса восхищает в воронах даже больше, чем интеллект, их общественная жизнь. Мир ворон вращается вокруг ее сплоченной семьи, а затем вокруг своего очень большого клана. Они гнездятся очень плотно как для защиты от краснохвостых ястребов и большерогих сов, так и, по-видимому, потому, что им нравится общество друг друга.

В книге Ravensong («Песнь ворона») писательница Кэтрин Фехер-Элстон пишет о «воронах, окружающих раненых членов клана, чтобы защитить их от злоумышленников и издающих скорбные крики, когда член их семьи был тяжело ранен». Она описывает, как вороны играют не только друг с другом, но и с представителями других видов, особенно с собаками и волками. Они выжидают, пока волк уснет, а потом бросаются вниз и тянут его за хвост или за уши; похоже, им это нравится. Волкам иногда тоже. Она пишет: «Как известно, вороны, койоты и волки развивают уникальные симбиотические отношения. Навахо, Хопи, Койукон и другие коренные американские народности говорят, что вороны и эти члены семейства собачьих помогают друг другу охотиться. Было замечено, что вОроны и ворОны ведут койотов и волков к добыче, а затем делят мясо. (Любопытно, что врановые боятся грома и града. Во время грозы группы ворон иногда сбиваются в кучу «на низкорасположенных ветвях деревьев, поближе к стволам, жалобно плачут, их головы трясутся от страха. Известно, что в это время у некоторых из них случаются «сердечные приступы»).

Вороны образуют пары на всю жизнь. Они размножаются совместно – другие вороны помогают строить гнездо и кормить птенцов, а также защищать территорию группы. Птенцы остаются с родителями целых три сезона и помогают растить новых птенцов. Вороны также демонстрируют то, что можно было бы считать этикой или кодексом поведения. Лоуренс Килхэм, один из наиболее известных во всем мире специалистов по врановым, сообщает, что когда вороны разбредаются в поисках корма и одна ворона находит что-то интересное, то все они летят посмотреть, что это такое. Если это, скажем, лягушка, то ворона, которая ее нашла, получит ее обратно. «Другие вороны, – говорит Килхэм, – будут стоять вокруг и смотреть на ворону с лягушкой; может показаться, что они нападают и пытаются отнять ее, но они никогда этого не делают. Дело в том, что они уважают того, кто нашел пищу – это отношение можно назвать «чур, мое!» так что, даже если вы один из самых низких членов иерархии, то все, что вы найдете – ваше».