Чужая Истина. Книга первая - Джером Моррис

Пиньинские травы, — важно заметил Эйден, — свежий, чистый вкус…

Через секунду оба, Эйден и Одэлис, прыснули от смеха. Аспен хмыкнул и заулыбался, не понимая причин веселья, но находя его странно уместным. Однако, как бы ни хотелось отложить разъяснения ещё немного…

— Я прошу прощения, мэтр, — выговорил он, сухо откашлявшись и посерьёзнев, — насчет вашего дела. Так вот — я не думаю, что могу помочь вам вот так, слепо, — акцент на последнем слове получился странным, но маг отмахнулся от смущения, продолжил. — Я ценю помощь, оказанную мне в прошлом, и надеюсь быть вам полезным в будущем. Но персты инквизитора — крайне специфический инструмент…

— Ох уж эти инструменты, — перебил Одэлис, кивая в сторону Эйдена, и обращаясь к обоим сразу, — в последнее время только и разговоров о них. Да ещё, пожалуй, о руках и намерениях. Я всё понимаю, а если не всё — то достаточно много. И вы, мастер, тоже понимаете, но тут уж точно не всё. Рад, что не ошибся в вас, ценю людей порядочных почти также, как знающих и компетентных. Ну надо же, всё-то у меня выходит «почти»… Покров Иоана, а это название кажется мне более точным, может послужить избавлением. — Он на секунду задумался, заметно нахмурив лоб и повернув голову, будто прислушиваясь. — Этот редкий дар, которого я, — проговорил мэтр с особым нажимом, — едва ли достоин… Это страшное проклятие, которого я, пожалуй, не заслужил… Существующие риски, возможные последствия — всё меркнет перед возможным избавлением. Того лавочника, похитителя маленькой баронессы, я заметил в тот редкий миг, когда всё же решился взглянуть в окно. И это не единственное, что я видел. Что вижу — стоит только открыть глаза. Мы живём в удивительно смрадном мире, друзья, — Одэлис кивнул в сторону Эйдена, как бы напоминая о долгом разговоре, — и слишком чуткий нос может свести ищейку с ума. Материалы, чертежи, вся необходимая литература в вашем распоряжении, мастер Аспен. Если потребуется что-то ещё — только дайте знать. Пойду прилягу.

На компактном верстаке было закреплено четыре ярких масляных фонаря, расположенных полукругом. Таким образом, деталь, зажатая в хитром кронштейне над крошечным не коптящим огоньком горелки, освещалась равномерно со всех сторон. Инструменты для гравировки и шлифовки, разложенные в строгом порядке по обе руки от артефактика, напоминали дорогие столовые приборы Одэлиса. Напоминали Эйдену, так как подобных он больше нигде видеть не мог.

— А почему не подходит солнечный свет? — спросил он тихо, не желая мешать товарищу, но не в силах сдержать любопытства. — Пей маленькими глотками, с непривычки может пошаливать сердце.

— Всё в порядке, я и сам порой пользуюсь стимуляторами тонкой алхимии, когда работа не ждёт. Так что привычка есть. А солнце… тут ряд причин. Матовое стекло на фонарях не даёт такой яркой тени, это удобно при выделке мелких элементов. Кроме того — солнечный свет несёт с собой куда больше энергии, чем свет пламени. И он просто другой. Ты можешь чувствовать это кожей. Настоящий жар ощущается только в паре шагов от очага, тогда как солнце много дальше от нас, и всё равно способно обжечь. Это важно, так как сейчас мы занимаемся изготовлением… сосуда, вместилища сил. Он, если всё пойдёт согласно расчётам, сможет создавать вокруг себя некий вакуум. Не такой, что втягивает воздух, а иной. После мы заполним эту пустоту частями сущностей крохотных зловредных жадинок, а до тех пор — стоит изолировать будущий артефакт от любого стороннего воздействия. Очень недурное снадобье, кстати говоря. Даже лучше прежнего.

Эйден благодарно кивнул, похвала и признание льстили.

— Я точно не мешаю? Или, может, могу помочь?

— Точно. Можешь.

— Так командуй. И, если не отвлекает, давай подробнее о жадинках.

— Занимательные паукообразные существа, повадками напоминающие пчёл или муравьёв. В Нижнем Дахабе их используют для консервации пещерных курганов, для борьбы с любыми потенциальными вредителями, от червей до расхитителей гробниц. Возьмём дюжину самых бодрых особей, выварим в воске, в зеркальной полусфере. Но умереть толком не дадим. Оригинальная некромантия, затем контроль примитивным призывом и…

Работа над сложным артефактом растянулась на три дня. Иногда Аспен работал днём, а после полночи бродил по притонам, конторам и штабам, со своими загадочными делами, а иногда — наоборот. Эйден старался помочь, но было очевидно, что его услуги не слишком ускоряют дело. Хватало и времени, и желания на очередные чаепития с Одэлисом. Тот, в свою очередь, всё больше открывался молодому алхимику. Рассказывал, расспрашивал и ждал. Ждал, явно, умело.

Суть… особенностей торговца книгами — раскрывалась в пространных и одновременно подробных историях. Случаях и происшествиях, предпосылки и последствия которых были столь же удивительными, сколь и неоднозначными. Эйдена не отпускало смутное чувство узнавания, ощущение близости понимания. Нечто похожее ему уже доводилось видеть. И, быть может, не только видеть.

Потрёпанный тент, натянутый меж молодых тополей, резко пах мокрой пылью. Начавшийся было дождь умолк, так и не успев сбить тяжёлую июльскую духоту. Под тентом, в два ряда, ногами к проходу, лежали две дюжины бойцов. Лежали тихо, совершенно молча, только слышалось чьё-то тяжёлое дыхание да редкий болезненный хрип. Здесь, в сотне шагов от шатров крупного полевого госпиталя, хозяйничал невысокий улыбчивый человечек, с обветренным лицом и хитрыми, внимательными глазами.

— Э-э, коновал, почто тебе сразу двое доходяг-то? На твою умеральню и одного за глаза. У меня там, — сухощавый усач в грязном фартуке махнул рукой в сторону, — знаешь мяса сколько? Только успевай дерьмо из-под них выгребать. А у тебя сачкуют небось.

— Дахатяк сам слатал, — пожал плечами Онновал, отрицательно мотая седеющей головой, — они и работать здесь. Больных не много сразу, но часто меняются. Дахатяки копать. Вон…

Дахабский лекарь кивнул на Эйдена, роющего на краю рощицы очередную неглубокую могилу. Усатый хирург пренебрежительно фыркнул, раскуривая трубку. Он всё понимал. Просто хотел немного передохнуть, побыть вне зловония госпитальных палаток, почувствовать на осунувшемся лице свежий ветер, послушать шелест сильных, полных жизнью листьев.

Но запах гноящихся ран, будто въевшийся в усы, не мог перебить даже крепкий, противный табак, мёртвый, удушливый штиль не давал и малейшей надежды на ветер, да и листья, полусухие из-за стоявшей жары, беззвучно висели на хрупких, серебристо-серых ветвях.

— Ладно… заходи вечером, — буркнул усатый, выколачивая трубку и нехотя возвращаясь туда, где ждала работа.

— Ты захади, — с вежливой улыбкой возразил Онновал, чуть