Чаша гнева - Александр Борисович Михайловский

такие младшие партнеры, и вам, товарищ Ленин, об этом тоже было бы неплохо подумать.

- Да, вы правы, - кивнул Ленин, - об этом надо серьезно подумать. А сейчас, товарищ Серегин, отпускайте товарища Колегаева, и мы пойдем. Съезд уже завтра, а у нас еще столько не сделано...

Семьсот девяносто шестой день в мире Содома. Утро. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Сегодня, десятого января по старому стилю и двадцать третьего января по новому, в Петрограде открылся Третий Съезд Советов, где у товарищей большевиков вроде все идет по плану, а у меня появилась возможность отвлечься от этого направления и осмотреться по окрестностям. И картина получалась не очень.

В Минске, насупившись, как сыч на ветке, сидит генерал-лейтенант Юзеф Довбор-Мусницкий, командующий первым польским корпусом численностью до тридцати тысяч хорошо вооруженных и дисциплинированных солдат и офицеров. Это не военнопленные, как чехословаки, а подданные бывшей Российской империи, сведенные Временным правительством в национальное соединение. Впрочем, в отличие от иных прочих предводителей подобных национальных соединений, союзником Антанты генерал Довбор-Мусницкий себя не считает, потому что уже установил связи с прогерманским марионеточным Королевским Регентским Советом.

В Основном Потоке всего через два дня от данного момента поляки взбунтовались, не подчинившись приказу о расформировании и разоружении со стороны советского командующего Западным фронтом Александра Мясникова. После этого латышские стрелки и революционные матросы под командованием полковника Вацетиса вытеснили польские части из Минска в направлении Слуцка, откуда повернули на Бобруйск, но преследовать тех не стали, а погрузились в эшелоны и направились на Украину. В Бобруйске поляки подавили сопротивление семитысячного просоветского гарнизона, потеряв при этом до двух тысяч солдат убитыми, а когда десятого февраля германская армия после провокации Троцкого нарушила перемирие, генерал Довбор-Мусницкий объявил себя союзником Второго Рейха. В дальнейшем, до самого заключения Брестского мира, польский корпус, превратившийся в пособника германских оккупантов, выполнял полицейские функции в треугольнике Могилев-Жлобин-Слуцк, потом был разоружен, выведен в Варшаву, где год спустя принял активное участие в так называемом Великопольском восстании, установившем власть Юзефа Пилсудского.

Не знаю, как поведет себя генерал Довбор-Мусницкий в ситуации, когда немцы передумали воевать на востоке (потому что их кайзеру очень хочется жить), но ни он сам, ни его офицеры и солдаты в этом мире мне живыми не нужны. Они присягали России, предали ее, и теперь достойны только смерти или изгнания в пустыню. Однако брать их за жабры в Минске мне крайне неудобно. Пусть Мясников и Вацетис вытеснят их из города хоть на дорогу к Бобруйску, хоть на запад в сторону Бара-новичей - вот тогда мы с паном Юзефом и побеседуем предметно в чистом поле при помощи «Шершней» и головорезов милейшего стратега Велизария. Основная часть моей первой армии уже прошла переформирование и курс первичной подготовки, а теперь ей срочно требуется обкатка в бою с не самым сильным противником. Впрочем, не исключено, что поляки сами двинутся на запад, без побуждающих пинков со стороны советских властей, ибо так им диктует изменившаяся обстановка.

Все самое интересное сейчас творится южнее. В Киеве красным наместником сидит Михаил Васильевич Фрунзе, при силовой поддержке дивизии генерала Неверовского, чей штаб разместился на железнодорожном вокзале. По крайней мере, внешне там все выглядит чинно и благопристойно. Вербовочный пункт, развернутый там же, в здании вокзала, принес мне уже до десяти тысяч офицерского состава, а также чуть меньшее количество штатских, и лоток не иссякает. Революционный хаос, бушующий на просторах некогда великой страны, заставляет разные живые осколки старого мира спасаться по способности, и всех, пожелавших укрыться под крылышком Артанского князя, сразу же переправляют в полевые лагеря в Тридесятом царстве. И среди тех, что попали туда одними из первых, уже были случаи самопроизвольного срабатывания Призыва. В Основном Потоке все эти люди бессмысленно сгорели в круговерти Гражданской войны, но на этот раз они мне еще пригодятся - пусть даже не в сорок первом году, где их применение будет неуместным, а на уровнях Мироздания конца двадцатого - начала двадцать первого века.

Совсем рядом с Киевом, в Виннице, вместе с подавшим в отставку генералом Скоропадским, пока тихо, как мышь под веником, сидят забытые и деморализованные остатки первого украинского корпуса. Гетманом Украинской Директории (то есть самозваным украинским монархом), пану Скоропадскому уже не быть никогда, ибо для этого необходима вооруженная поддержка германских оккупационных войск, а возглавить самостийщину он не может, потому что относится к ней так же брезгливо, как мусульманин к свинине. Единственное, что объединяло его с этими господами, это ненависть к большевикам, но для того, чтобы сделаться их лидером, этого совершенно недостаточно. В свою очередь, с такой же брезгливостью к этому деятелю отношусь уже я, ибо тот, кто попытался сесть на самодельный трон при помощи иностранных оккупантов, для меня не русский генерал, а позорная тля. Собственно, пан генерал уже знает, что случилось с господами из Центральной Рады, и по этому поводу наверняка находится в самых мрачных предчувствиях. Когда у меня дойдут руки, я приду и возьму его за жабры, а пока недосуг.

Что касается первой чехословацкой гуситской дивизии, окопавшейся в Житомире, то те пока «в домике», то есть объявили нейтралитет. Деваться им некуда. В отличие от корпуса Довбор-Мус-ницкого, союз с германцами для них исключен, Антанта далеко, а набирающие силу большевики совсем близко. До этих тоже руки пока не доходят: чтобы они могли нагадить по-крупному, нужны особые условия, а их им никто создавать не собирается. К тому же их командованию уже хорошо известно, как умеет свирепствовать Артанский князь, если его разозлить: от Киева до Житомира не более полутора сотен километров, и о том, что бывает, когда воздух над городом стригут ужасающие «Шершни», чехословаки уже знают. В отличие от других случаев, ярости в отношении этих людей у меня нет, хотя никаких перспектив, с точки зрения Призыва, они для меня не представляют.

Южнее Киева, в Кременчуге, сейчас сидит бывший полковник и левый эсер Муравьев вместе со своим полубандитским формированием, нацелившись вместо Киева на Одессу. Энергоооболочка

охарактеризовала его таким образом:

«На Украине Муравьев и его армия прославились неслыханными грабежами мирного населения, террором и зверствами, выигрывая только такие сражения, в которых его силы превосходили силы противника минимум в три раза. Этот человек отличается бешеным честолюбием, замечательной личной храбростью и умением наэлектризовывать солдатские массы... Мысль «сделаться Наполеоном» преследует его, и