Чаша гнева - Александр Борисович Михайловский

это определенно сквозило во всех его манерах, разговорах и поступках. Оценивать обстановку он не умеет, управлять войсками не умеет. Вмешивается в мелочи, командует даже ротами. Чтобы снискать к себе любовь своих солдат, он разрешает им безнаказанно грабить, применяя самую бесстыдную демагогию. Чрезвычайно жесток. Это крайне вредный Советской власти командующий. Даже худший враг не мог бы столько принести ей вреда, сколько он принёс своими кошмарными расправами, расстрелами, предоставлением солдатам права грабежа городов и сёл. Грабеж и насилие - это была сознательная военная тактика, которая, давая мимолетный успех Муравьеву, несла в результате поражение и позор красным войска в целом. Одним словом, способности Муравьева во много раз уступают масштабу его притязаний. По своей сути это себялюбивый авантюрист, и ничего больше».

Ничуть не лучше действующий на «калединском» фронте товарищ Антонов-Овсеенко. Закоренелый троцкист, происходящий из «межрайонцев», он был так же бессмысленно жесток, как и Муравьев. Троцкистская политика «расказачивания», а также репрессии против «классовых врагов», офицеров, священников и их семей, распалившие на первоначально индифферентном Дону антисоветские настроения, целиком на совести этого человека и его подчиненных. Этих деятелей два: большевик Сиверс и левый эсер Саблин, и любой из них не вызывает у меня ничего, кроме желания вбить их в прах. Если не сделать этого прямо сейчас, то можно доиграться до большой беды.

Но начинать все же следует с местных красных деятелей на Дону, которые ничуть не лучше. Сегодня в станице Каменской (ныне город Каменск-Шахтинский) собирается Съезд фронтового казачества, который объявит себя властью в Донской области, низложит атамана Каледина, признает власть Совнаркома и изберет казачий Военно-революционный комитет во главе с подхорунжим Федором Подтёлковым и прапорщиком Михаилом Кривошлыковым. В общем, все гут, но есть детали. Подтёлков (Бог шельму метит) - это тупой бычара, завоевавший авторитет буйным темпераментом и звериной силой, а Кривошлыков - интеллигентствующий революционный истерик. Вменяемой политики от них ждать так же бессмысленно, как из-под вороны диетических куриных яиц в фабричной упаковке. Тут, пожалуй, нужен кто-то вроде Буденного...

«Буденный не годится, - ответила мне энергооболочка, - он не казак, а иногородний, то есть мужик. Казаки его в упор не увидят, им спесь глаза застит. Думенко тоже иногородний, только малороссийского происхождения. Пожалуй, тебе подойдет войсковой старшина, сиречь подполковник, Филипп Кузьмич Миронов, будущий командующий красной второй конной армией, в двадцать первом году убитый по приказу Троцкого, а сейчас временный командир большевизированного тридцать второго Донского казачьего полка, эшелоны которого прямо сейчас прибывают на станцию Александровск (Запорожье). Торопись, Серегин, а то упустишь возможность затоптать тлеющий окурок, пока тот не превратился в яростный пожар от края и до края».

Ну что же, Миронов так Миронов. Сейчас надо найти в кулуарах съезда Ильича, взять у него мандат-вездеход и вместе с разведбатом капитана Коломийцева отправляться наводить порядок на местах. Времени, собственно-то, и нет...

23 (10) января 1918 года. Полдень. Александровск (Запорожье), Железнодорожный вокзал.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Чтобы зря не пугать народ еще до начала основного представления, портал я открыл в чистом поле у балки Сухая Московка, в створе Александровской улицы, примерно в полутора километрах от окраины города. Три боевых машины разведки, десять БМП-2 с десантом на броне и два эскадрона легкой амазонской кавалерии - для местных краев зрелище более чем внушительное. Рычат моторы, цокают подкованные копыта коней, в своих белых полушубках, подбоченившись, сидят в седлах дочери, внучки, правнучки и праправнучки богини Кибелы, над головной машиной развевается алое батальонное знамя. А впереди - мы с Коброй на рослых вороных дестрие, поглядываем с высоты седел на местную окружающую действительность. Зрелище более чем внушительное для этих архаических времен. Пух и прах, прах и пепел...

Так мы и въехали в Александровск походным порядком, и впервые за все время существования моей армии нас узнали с первого взгляда. В смысле узнали не нас лично (ибо на территории Советской России мы прежде не оперировали), а наше красное знамя. Александровск - город промышленный, можно сказать, рабочий, власть местный военно-революционный комитет взял вроде бы без каких-либо эксцессов и тем более без человеческих жертв, поэтому вступление в город неопознанной воинской части под красными знаменами восприняли не просто спокойно, но даже с некоторым воодушевлением.

Впрочем, не все оказалось так просто. На городском вокзале, куда должен был прибыть эшелон с тридцать вторым казачьим полком, нас ожидал весь местный революционный бомонд. Тут присутствовал командир красногвардейского отряда питерских рабочих с выборгской стороны большевик Яков Богданов, а также триумвират местного ВРК: большевик Михайлович (председатель), левый эсер Миргородский и анархистка Мария Никифорова, она же в будущем атаманша Маруся, она же пресловутая Мурка. Но и это было еще не все. Рядом с ними стоял человек, совершенно четко опознанный энергооболочкой как Нестор Иванович Махно20 - герой, а может быть, и антигерой Гражданской войны.

Мы с Коброй переглянулись (сходили, понимаешь, за хлебушком), архангел внутри меня зашевелился, выходя на предстартовую позицию (аж затесалась темечко), а энергоооболочка перешла в ипостась тактического планшета. И это же настроение передалось бойцам и воительницам разведывательного батальона, которые разом перестали улыбаться и изготовились к резкому осложнению ситуации, и в тот же момент активировались все наложенные на моих Верных боевые заклинания. Стоящие перед нами люди, в Основном Потоке пролили столько невинной людской крови прежде, чем их угомонили, что я, ни на мгновение не задумываясь, раскрыл порталы и выпустил в воздушное пространство над Александровском ожидавший наготове дежурный эскадрон «Шершней».

Наверное, со стороны это выглядело устрашающе: над моей головой возник вдруг бело-голубой нимб, а у Кобры багровый, наши глаза вспыхнули таким же огнем, алое знамя батальона засветилось собственным светом, распространяя вокруг себя волны Благородной Ярости, и кавалерист-де-вицы в седлах и бойцы десанта на броне БМП превратились в разъяренных фурий. Дополнили картину «Шершни», которые в ожидании приказа зависли на малой высоте над привокзальной площадью и угрожающе поводили стволами своих скорострелок. От неожиданности за револьвером потянулась только атаманша Маруся, остальные же, включая Махно, от изумления застыли будто статуи самих себя, хотя никакого стасиса я на них не накладывал. Кобра одним плавным движением спрыгнула с седла, а я на ладонь подвыдернул из ножен свой меч - лезвие его полыхнуло вспышкой неземного света, заставив всех присутствующих зажмуриться. Наша Гроза Драконов взмахнула ногой - и револьвер товарища Никифоровой, кувыркаясь, улетел в серые зимние небеса, брякнувшись где-то посреди железнодорожных путей.