Сегодня и вчера, позавчера и послезавтра - Владимир Новодворский

Меня встретил дежурный офицер, проводил в нужный кабинет и доложил о моем прибытии. Вхожу. За столом сидит худощавый, аккуратно стриженный мужчина лет тридцати, может, тридцати пяти. Он затачивает карандаш и делает это очень тщательно, превращая грифель в острие. Наконец поднимает голову, как будто он меня не ждал, и я отрываю его от важных государственных дел,

– А, да, Юрий Георгиевич. Проходите, садитесь, устраивайтесь поудобнее, нам есть, о чем поговорить.

Сажусь напротив. Стул резной, массивный, обтянутый красной кожей. Садиться на него неприятно – толи он сам он такой неприветливый, то ли стоит в неприветливом месте.

– Наверное, приглашение к нам в гости вас несколько удивило, но вы нас тоже несколько, прямо скажем, удивили…

Он замолчал и посмотрел на меня, изучая мою реакцию, или просто разглядывая. Потом снова завел мерным, как метроном, голосом, аккуратно ставя слова:

– Вы заставили нас поволноваться – да-да, не удивляйтесь, Юрий Георгиевич, – и изрядно потратить время. Начну по порядку. Вы, кстати, не хотите чего-нибудь выпить? Чаю, кофе, может, воды?

Опять замолчал и с интересом меня рассматривает. Щурится так, что глаза превращаются в щелочки, но это не улыбка, хотя уголки рта тоже двигаются. У меня немного пересохло в горле, и волнение пока не покидает, но отвлекаться ни на что не хочу. Мне его присутствия достаточно.

– Нет, спасибо, я перед визитом к вам зашел в столовую.

Он выдвинул вперед подбородок и покачал головой.

– Ну и хорошо, может, попозже. Начнем с простого: вы знакомы с Гуревичем Михаилом Абрамовичем?

Я прикинул, кто бы это мог быть и где я мог с ним встречаться, и вспомнил.

– Да, знаком. Он работал на заводе, где я руковожу военной приемкой в отделе технического контроля. Но сталкивался с ним только по работе, да и то нечасто.

Он улыбнулся, если это можно так назвать – лицо приняло нужную форму, но никакой радости не излучало.

– Вот видите, какое разночтение. Он вас представил как близкого друга, да, и знаете кому?

А почему меня это должно интересовать, подумалось мне.

– А почему мне это должно быть интересно?

Он взял заточенный карандаш, лист бумаги и стал им постукивать по нему.

– Вот именно, почему вас должно беспокоить, что американские спецслужбы имеют информацию, что человек, имеющий допуск к особо секретной информации, готов с ними сотрудничать?

Я обомлел.

– Какие спецслужбы? С кем сотрудничать? Откуда такая информация?

Он опять наблюдал за моей реакцией и ставил какие-то галочки.

– Ну, как откуда – от вашего друга гражданина Гуревича.

Я хотел возмутиться, но сдержался.

– Он вовсе мне не друг, и я не понимаю, какое я имею отношению к тому, что наговорил кому-то Гуревич.

Он встал и заходил по кабинету.

– А вам не кажется странным, что он назвал именно вашу фамилию? Что именно вы, по его мнению, готовы к сотрудничеству?

Во мне все кипело, но я старался сохранять спокойствие.

– Простите, но как я могу отвечать за слова какого– то человека, пусть даже и знакомого мне?

Он опять уселся напротив.

– Простите, а как мы можем доверять человеку, о готовности которого к сотрудничеству сообщают спецслужбам иностранного государства?

Тупик, глухая стена, меня не слышат.

– Вы можете мне предъявить нечто реальное, что подтверждало бы эти слова?

Снова та же улыбочка.

– Если бы это имело место, Юрий Георгиевич, мы бы с вами разговаривали в другом месте и при других обстоятельствах. А так просто мирно беседуем.

Тогда что, просто пригласили сообщить, мол, был сигнал и не подтвердился? Как-то это странно.

– И что же тогда послужило поводом моего приглашения к вам?

Он опять поставил галочку и залюбовался, какая она у него красивая получилась.

– А поводов оказалось много. Нам пришлось понаблюдать за вами, и нас несколько удивила ваша жизнь, ваши увлечения, некоторые суждения.

Его глаза снова сузились. Он следил за моей реакцией, как следят за реакцией подопытного кролика, когда опыт проводится многократно и результат известен заранее, отрабатывается только уровень достоверности. Меня сказанное действительно придавило, я понимал, о чем идет речь.

– И что именно вам показалось странным? – Я старался говорить ровно, а он играл ясно интонациями, словно получал удовольствие он моей нервозности, даже повизгивать начал.

– Вы наверняка догадываетесь, о чем я говорю. Собственно, и мы в этом тайны особой не видим, поэтому решили пригласить вас и одновременно проинформировали ваше руководство. Пусть лучше всё происходит параллельно, дабы не возникало разночтений в понимании.

Это был следующий удар. Бьют мягко, но последовательно, в одно и тоже место. У меня не должно было оставаться сомнений, что двигается по жестко отработанному сценарию, и мне отведена роль статиста.

Я вообразил «приятный» разговор с Василием Павловичем. Мы с ним давно работаем, у нас сложились отличные дружеские отношения, мое представительство долгие годы является одним из лучших. И тут товарищи из одного военного ведомства с радостью промывают мозги и указывают на недостаточный контроль товарищам из другого военного ведомства. Прошу разъяснить:

– И что же вас так обеспокоило, что вы сочли целесообразным обсудить это с моим руководством?

Он посмотрел на часы, подчеркивая тем самым, что я впустую трачу его драгоценное время, и начал говорить, продолжая наблюдать за движением стрелок:

– Нам представляется странным, что руководитель подразделения, отвечающего за контроль качества секретного оборудования военного назначения, тратит своё время, в том числе и рабочее, на добывание денег, общаясь с сомнительными личностями, именуемыми «маклерами». И поэтому нам не показалось не случайным, что гражданин Гуревич счел возможным рекомендовать именно вас как потенциально готового к сотрудничеству. Раз вам не хватает вашей заработной платы, и вы готовы, так сказать, подзаработать на стороне, то почему бы и не таким образом? Не правда ли, вполне логично, вам не кажется?

Что можно сказать человеку, который знает, что правильно, а что неправильно, и служит в системе, где инакомыслие наказуемо.

– Я помогаю людям решать проблемы с жильем, опираясь на собственный опыт, и получаю вознаграждение за помощь. Это не имеет никакого отношения к измене Родине и никак не сказывается на моей основной работе и работе моего подразделения.

Часы опять привлекли его внимание. Похоже, моя реакция на его слова его больше не интересовала, он и так уже все для себя понял. Не поднимая глаз, он донес до меня заранее принятое решение: