Золотая шпага - Юрий Никитин

Адельгина вздохнула и с неохотой отстранилась. В то жемгновение занавески колыхнулись, в щель просунулась голова Оли. Ее ясные серыеглаза потемнели, она с укором посмотрела на обоих, сказала:

– Александр Дмитриевич, вы обещали рассказать про Московскийбой!

«Когда это я обещал?» – едва не сказал он сердито, ноприкусил язык. Ребенок ревнует, это же ясно. Детская ревность, она не можетвидеть, как ее героя занимают другие женщины.

– Оля, – сказал он просительно, – давай я расскажутебе в другой раз.

– Вы все обещаете, – обвинила она, – а потом опятьуедете!

– У меня служба.

– Но пока вы здесь…

Адельгина прервала с досадой:

– Милое дитя, вернись к родителям. Наш герой расскажет тебев другой раз.

Оля смотрела на нее исподлобья. Засядько чувствовал себяскверно, он ясно видел, что девочка хотела бы сказать, но баронесса этого покане понимает.

– Почему не сейчас? – сказала Оля таким капризнымголосом, которого Засядько у нее даже не предполагал. – Он обещал, обещал!

Она топнула ногой, только сейчас он в ее голосе и движенияхуловил фальшь, догадался, что дочь Грессеров изображает капризного, избалованногоребенка русских аристократов-самодуров, которому все было позволено. Ему сталостыдно и неловко, ребенок цеплялся за единственную возможность не оставлять ихнаедине.

– Иди домой, – сказал Засядько настойчиво.

Она смотрела в упор, ее глаза предательски заблестели.Нижняя губа начала подрагивать. «Черт знает что, – подумал он внеловкости. – Что мне остается делать? Не могу же я идти на поводу уревнивого ребенка!»

– Господи, – бросила Адельгина раздраженно, – дочего же эти русские… Прости, Александр, я имею в виду этих бояр! Они непонимают, что считаться нужно не только со своими капризами!

Укор в глазах девочки стал невыносимым. Засядько ощутил, чтопо спине побежала теплая струйка пота, а то пламя, которое путало ясные мыслискабрезными фантазиями, внезапно поднялось по телу наверх и перелилось в уши,что запылали как факелы.

– Нам стоит выйти в сад, – предложил он. – Мы ещене осмотрели королевские розы…

Адельгина сердито фыркнула, поднялась, колыхнув белой нежнойгрудью, словно бы налитой горячим молоком. От нее шел жар, Засядько подумал,что ожег бы пальцы… или губы, если бы не появилась дочь Грессеров.

Оля посторонилась, они вышли, Адельгина цеплялась за рукуЗасядько, прижималась грудью, она и на ощупь напоминала ему бычий пузырь, тугоналитый горячим молоком пополам с медом. Она была такая сочная и лакомая, что унего в самом деле начали снова чесаться руки от жажды ухватить, сдавить, мять…

Быстро темнело, слуги неторопливо зажигали свечи,светильники с бараньим жиром, благовониями. Засядько и Адельгина вблагопристойном молчании миновали слуг, вышли в сад. Тихо шелестели фонтаны,воздух был наполнен пряными запахами цветов.

Адельгина сказала негромко:

– Дорогой герой, вон в той беседке мы могли бы обсудить…

– Ваши прелести, – добавил Засядько.

Баронесса томно улыбнулась:

– Я хотела сказать «ваши мужские достоинства». Но яготова поставить свои прелести против ваших достоинств!

Изящная беседка была увита диким виноградом. Сквозь редкиещели внутри беседки угадывалась широкая круговая скамейка. Там было темно,пробрались едва ли не ощупью. Адельгина опустилась на скамью со вздохомоблегчения, смахнула рядом листья:

– Прошу вас, герой.

Глаза баронессы блестели в полутьме, как у дикого зверя, нопахло от нее призывно, обещающе, даже многообещающе. Он наклонился к ней,отыскал губами ее сочный горячий рот. Ее губы лишь на миг показались твердыми,тут же наполнились горячей кровью, обожгли. Он ощутил, как его руки словно самипо себе начали шарить по ее телу, натыкались на множество крючков, заколок,пуговиц.

И тут он услышал торопливый перестук каблучков.Адельгина не слышала, она дышала томно, часто, полузакрыв глаза, уже вздымаласьи извивалась, ее грудь двигалась и просилась в его ладони, но Засядько ощутил,как горячий пыл оставляет его плоть: настойчивая девчонка спешит к беседке ивот-вот заглянет…

Он отдернул руки. Адельгина еще некоторое время извивалась,наконец проговорила хриплым от страсти голосом:

– Что-то случилось?

– Да, – сказал он глухо.

– Ты… контужен… или как?

– Скорее или как… Вот оно собственной персоной.

Залитая лунным светом, на пороге возникла тонкая фигурка.Лицо было в тени, но Засядько мог себе представить, какие у нее глаза. Он дажеотодвинулся от роскошной баронессы, от которой шел жар, как от горна в кузнице.

– Ой, вы здесь, – сказал тоненький радостныйголосок. – А вас там ищут! Вас, баронесса, такой высокий господин сголубой лентой через плечо, а вас, Александр Дмитриевич, кроме барона Мюфлингаи Барклая де Толли, еще и очень красивая женщина… вот с таким декольте!

Баронесса глубоко вздохнула, ее руки обняли Засядько за шею.Он усиленно раздумывал, кто бы это мог быть, он не знал никакой красивой дамы свот таким декольте, и страсть как-то незаметно угасла, а мозг очнулся изаработал, хотя и с перебоями и со скрипом.

– Пусть, – шепнула баронесса жарко. – Мы успеем…

– Не при ребенке же, – ответил Засядькосдавленно. – Олечка, спасибо, что сообщила. Иди, а то уже темно. Мы сейчаспридем.

Она беззаботно сказала:

– Да ничего, я подожду.

– Иди, – прошипела баронесса зло.

Облитая лунным светом головка на темном фоне небаповернулась, затем тонкий голос проговорил с внезапным страхом:

– Ой, как темно, в самом деле! Я боюсь идти черезтемный сад.

– А как ты шла сюда? – проговорила баронесса сер­дито.

– Да как-то не обратила внимания… Пока вы не напомнили, чтотемно… Ой, а сюда кто-то идет… Большой такой, страшный!..

Голосок ее был детский, испуганный. Засядько в самом деленачал слышать шаги, шорохи, движение листьев и прочие звуки, которые раньшезамечал только в ночном дозоре, да и тогда они были большей частью обычнымфоном живых деревьев, где ползают и срываются оземь крупные жуки, шелестятдревесные мыши, важно топают ежи…

«Чертов поросенок, – подумал он сердито. Пыл угасал скаждой минутой, постепенно в сложившейся ситуации начал находить и смешнуюсторону. – Чертов настырный и ревнивый поросенок!»

Молодая баронесса, однако, не находила ничего смешного.Разъяренная, часто дыша, как бегущий на гору Змей, она поднялась и шумновыбежала из беседки.