Золотая шпага - Юрий Никитин

Она метнулась к двери, Засядько крикнул вдогонку:

– Поднос и бокалы! Что он скажет, когда явится утром? Да исолдатам достанется, что помогли…

Ее быстрые руки похватали бокалы, снова она оказалась наступеньках и уже коснулась двери, когда Засядько сказал негромко:

– Франсуаза… Прими свое противоядие.

Она обернулась как ужаленная. На бледном лице глазарасширились, голос упал до свистящего шепота:

– Ты… О чем ты?

– Яд не убивает сразу, – сказал он тем же ровнымголосом. – У тебя есть время спасти жизнь. Свою.

– О чем ты? – повторила она, бледность залила нетолько лицо, но и шею.

– Ты выпила отравленное вино.

– Я?

– Я сожалею, Франсуаза… но ты как-то перепутала бокалы.

Она смотрела неверяще, затем страшное понимание появилось врасширенных глазах.

– Ты… откуда ты знаешь?

– Предвидение, – кивнул он. Лицо ее стало перекошенным,и он поспешил закончить неприятный ему разговор. – Спеши взять противоядие.Я думаю, оно не лежит в твоей комнате.

Она еще неверяще смотрела вниз со ступеней, он лежал с голойгрудью, красивый и мужественный, улыбался несколько печально и понимающе. Но вглазах была жестокость, и она, вскрикнув жалобно и отчаянно, выронила поднос.

Бутылка разбилась о каменный пол, а бокалы покатились,звякая, вниз. Франсуаза рванула дверь на себя и выбежала в плохо освещенныйкоридор.

«Занятная у меня ночь», – подумал он со смешаннымчувством. Надо поспать, бомбардировка начнется в шесть утра.

Проснувшись, в тот же момент услышал, что его батареи ведутзалповый огонь по местам в крепостной стене, которые он отметил сразу же поприбытии под Торн при беглой рекогносцировке. Через некоторое время в стенахобразуются бреши… Вспомогательная артиллерия, обычно не принимающая участия восадах, на этот раз тоже деловито ­выпускает ядра, целясь в указанное место.Даже легкая артиллерия, предназначенная исключительно для поддержки конныхатак, ведет огонь по той же цели, что и осадные пушки…

Снова загремела железная дверь, в дверном проеме возникчеловек в треуголке. По грузной фигуре Александр узнал коменданта крепости. Тотспустился едва ли не быстрее кирасира, бегло взглянул на забытый поднос состатками роскошной еды, но не прореагировал, и Засядько понял, что дела оченьсерьезные, раз уж комендант даже бровью не повел.

– Слушаю вас, – сказал он, поднимаясь.

Вид коменданта был страшен. Лицо осунулось и постарело, вглазах было затравленное выражение. Руки тряслись, он то скрещивал их на груди,то нервно теребил пояс. Веки набрякли, а белки глазных яблок покраснели отмножества полопавшихся сосудов.

– Каковы ваши условия? – быстро спросил Мавильон.

Голос его был хриплым, страдальческим. Засядько сел, смотрелсочувствующе на старого воина:

– Это вы о чем?.. Ах да… Гарнизону гарантируется жизнь иличная безопасность. После окончания войны солдат и офицеров немедленно вернутво Францию.

– А оружие, знамена, обоз?

– Останутся победителям.

– Но это нарушение! – воскликнул Мавильон. – Повсем действующим военным законам осажденному гарнизону разрешается сдаватькрепость или город, забирая с собой знамена, пушки и обоз. Кто дал вамполномочия?..

– Вы, – ответил Засядько. – Вы дали.Первоначальные условия и были таковы. Но вы сами все испортили. Вы велели взятьпарламентера под стражу. Это варварство, которого никак нельзя было ожидать отцивилизованной французской армии. Хотя, если по чести, я неплохо провел время…Но вы не дали вовремя ответ союзному командованию, а за это время условиясущественно изменились…

– Кто изменил?

– Я, – ответил Засядько. – Я уполномоченсоюзным командованием.

«Услышали бы меня в союзном командовании, – подумалон, – разжаловали бы в рядовые».

Мавильон поднял голову. Сверху доносился слитный гул, словнотысячи исполинских молотов били по крыше каменного здания, вгоняя его в землю.Каменные глыбы трещали, уже слышались крики раненых, придавленных падающимиучастками стен.

– Эти условия мы принять не можем, – ответил Мавильонгромко.

Однако чуткое ухо Александра уловило в голосе комендантанотки колебания. И он сказал подчеркнуто спокойно:

– Тогда вы погибли. Не сомневаюсь, что смелый офицерпредпочтет смерть позорному плену, но имеете ли вы право до такой степенираспоряжаться жизнью других людей? Через несколько часов сюда ворвутся союзныевойска. Начнется резня…

Мавильон опустил голову, раздумывая. Засядько продолжал:

– Среди атакующих – корпус Блюхера. А вы знаете,что этот прусский генерал люто ненавидит французов. И его солдаты могут непощадить даже раненых…

Мавильон взглянул исподлобья:

– Мы принимаем ваши условия. Но вы останетесь заложником навсе время сдачи крепости и передачи оружия! Таким офицером союзная армиянаверняка дорожит. Если со стороны ваших войск будут допущены какие-либонарушения или бесчинства, вас немедленно расстреляют!

Засядько поклонился:

– Я уполномочен от имени союзного командования принятьэти условия… Я рад, что с вами нет вашего помощника, иначе мы бы не пришлитак быстро к соглашению. Кстати, что-то не вижу его и поблизости…

Комендант взглянул в упор налитыми кровью глазами:

– Которому вы предрекли сегодня смерть?

– Надеюсь, он жив, – сказал Засядько, – я хотел быпридушить его сам.

Мавильон оскалил зубы:

– Вряд ли вам это удастся, господин прорицатель! Де Артаньяксерьезно ранен… очень серьезно.

Засядько покачал головой. Голос его стал серьезным:

– Надеюсь, русским ядром? Простите, я не знал. А какздоровье вашей жены?

Мавильон подпрыгнул, глаза стали дикими. Пальцы обеих руквытянулись к горлу русского офицера.

– Что вы знаете? Говорите!

– Я не знаю, о чем вы спрашиваете, – ответилЗасядько резко. Он отступил, но уперся спиной в штыки гренадеров.

Мавильон взмахом руки услал солдат за дверь. Оставшисьнаедине, проверил, насколько плотно закрыта дверь. Когда обернулся к Засядько,лицо его было искажено горем и страданием.

– Вы что-то знаете! Иначе бы не спрашивали о женщине,которую даже не видели.

– Я мог слышать, – ответил Засядько как можноспокойнее, но по спине пробежал холодок недоброго предчувствия.

– Да? Впрочем, даже солдаты смакуют сплетни. Виданное лидело, жена приезжает к любящему мужу в действующую армию!