Любовник смерти - Борис Акунин

Ну одна-то понятно кто, насупился Скорик.После каши, которую нынче ночью заварит Эраст Петрович, Смерти оставаться вМоскве будет никак невозможно. А вот вторая-то особа кто? Неужто сенсей решилсяу швейцара Михеича его супругу Федору Никитишну увезти?

И стало Сеньке жалко бедного Михеича —каково-то ему придётся без компотов, без пирожков, без Федориной ласки? А ещёжальче стало себя. Мука мученическая будет смотреть, как у инженера со Смертьюпо дороге в Париж ихняя любовь обустроится. Не хватало ещё чтоб через эторекорд сорвался.

Господин Неймлес прервал Сенькины размышления,снова звякнув брегетом:

— Без десяти три. Пора приступать коперации. Я еду за приставом. Авто оставлю в участке — целее будет. Заоднопроверю, ограничится ли Солнцев одним помощником. А ты, Сеня, ступай вЕрошенковскую ночлежку, к месту встречи. Веди Упыря подземным ходом и помни,что ты д-дурачок. Членораздельного ничего не говори, просто мычи. Там будеткритический момент, когда появятся Князь с Очком. Если сильно запахнет жареным,мальчик Мотя может обрести дар речи. Скажешь: “А серебро — вот оно” и покажешь.Это займёт их как раз до моего появления. — Инженер задумался о чем-то,пробормотал вполголоса. — Скверно, что я остался без “герсталя”, адобывать другой револьвер нет времени…

— Да как вы без пистолета к этим волкампойдёте? — ахнул Сенька. — Вы же его в карман совали, я видел!Обронили, что ли, где-нибудь?

— Именно что обронил… Ничего, обойдёмся ибез револьвера. План операции стрельбы не предполагает. — Эраст Петровичбесшабашно улыбнулся и щёлкнул Скорика по наклеенному носу. — Ну, еврей,гляди б-бодрей.

Ух, как же его тошнило от Ерохи — от гнилогоподвального запаха, от темнотищи, от приглушённых звуков, что доносились из-зазапертых дверей “квартер”: ночь-полночь, а подземные жители всё собачилисьпромеж собой, или дрались, или пели дурными голосами, или плакали. Но чемдальше уходил Сенька по сырым коридорам в ерохинское чрево, тем делалось тише,будто сама земля гасила и поглощала шум человеческой жизни-жистянки, апо-научному сказать экзистенции. И тут накатили на Скорика воспоминания, востократ хуже подвальной вонищи и пьяного ору.

Вот здесь на Сеньку сзади бросился неведомыйдушегуб, драл волосы и ломал шею. Рука сама потянулась совершить крёстное знамение.

А за той дверью проживало семейство Синюхиных— вдруг померещилось, что они пялятся из тьмы багровыми ямками вырезанных глаз.Бр-р-р…

Ещё пара поворотов — и колонная зала, будь онанеладна. Из-за неё все напасти.

Тут вот валялся мёртвый Михейка{1}. Сейчас какшагнёт из черноты, растопыря пальцы. А-а, скажет, Скорик, падла, давно тебяподжидаю. Через тебя ведь я смерть принял.

Сенька скорей-скорей шмыгнул подальше отнехорошего места, на всякий случай косясь назад и держа наготове пальцы щепотью— перекреститься, если привидится какая фантасмагория.

Лучше бы перед собой смотрел.

Налетел на что-то, но не на колонну, потомучто потолочная опора — она твёрдая, кирпичная, а это, на что он налетел, былоупругое и ухватило Сеньку руками за горло. Да как зашипит:

— Явился? Ну, где ваш жидовский клад?

Упырь! Здесь уже, в темноте поджидал! Скорикот испуга только замычал.

— Ах да ты ж немой, — выдохнул всамое лицо страшный человек и горло отпустил. — Ну давай, веди.

И в самом деле один пришёл! Не захотел-таки стоварищами богатством делиться. Вот она, жадность.

Ещё малость погукав и помычав, Сенька повёлдоильщика в угол, за последнюю колонну. Вынул камни, махнул рукой: айда замной! И полез в дыру первым.

Нарочно шёл помедленней, хотя Упырь зажёглампу, и можно было бы до сокровищницы добраться в пять минут. Только кудаторопиться-то? Ведь придётся с этим монстром (а проще говоря чудищем) целыхпятнадцать минут наедине миловаться, пока Смерть своих чудищ не доставит, Князяс Очком. Ну, что тогда начнётся — об этом лучше было пока не задумываться.

Однако как ни тянул Сенька, как ни канителил,а все ж таки вывел лаз к выложенной белым камнем горловине. Отсюда три шажка, атам и заветная камора.

— Гы, гы, — показал Скорик на кучисеребряных заготовок.

Упырь отпихнул его, ринулся вперёд. Зарыскалтуда-сюда по подземелью, высоко подняв лампу. По стенам и сводчатому потолкузапрыгали тени. У заваленной битым кирпичом и камнями двери доильщикостановился.

— Туда что ль?

Сенька всё жался у входа. Была у него мысль —не дёрнуть ли обратно? Да что толку? Налетишь на Князя, который, наверно, ужедвижется сюда подземным ходом.

— Где клад-то? — подступился кСкорику монстр. — А? Клад, понимаешь? Серебро где?

— Бу, бу, — ответил мальчик Мотя изатряс головой, замахал руками. Чтоб потянуть время, произнёс целую речь напсихическом языке. — Утолю, га-га хряпе, арды-бурды гулюмба, сурдык-дурдыкого! Ашмы ли бундугу? Карманда! Сикось-выкось шимпопо, дуру-буру гопляля…

Упырь послушал-послушал, да как схватитполоумного за плечи и давай трясти.

— Где серебро? — орёт. — Тутмусор один да лом железный! Надули? Я тебя, пейсатого, лапшой настругаю!

У Сеньки голова вперёд-назад мотается,нехорошо Сеньке. Вот уж никогда не думал, что будет с таким нетерпением Князяждать. Где они там, уснули, что ли в подземном ходе?

Или уже открыть Упырю про прутья? ЭрастПетрович сказал: “Если сильно запахнет жареным, мальчик Мотя может обрести дарречи”. Куда уж жареней? Прямо искры из глаз!

Открыл Сенька рот, чтоб не по-безумному, апо-понятному заговорить, но тут вдруг Упырь его трясти перестал — дёрнулся,навострил уши. Никак услыхал что-то?

Через малое время Скорик тоже услыхал: шаги,голоса.

Доильщик пнул ногой лампу, что стояла на полу.Та упала, погасла. Стало тёмным-темно.

Однако ненадолго.

— …всё молчишь-то? — глухо донеслосьиз узкого прохода, и сразу оттуда же, качаясь, вызмеился узкий яркий луч,зашарил по своду, по стенам. Застывших Упыря и Сеньку пока что не зацеплял.

Вошли трое. Первый, в длиннополом сюртуке,держал в руке электрический фонарь. Второй была женщина. Говорил третий,ступивший в камору последним.

— Ну молчи, молчи, — горько сказалКнязь. — Променяла меня на черномордого и молчишь? Стерва ты бесстыжая, ане Смерть…

Чиркнула спичка — это первый из вошедших зажёгкеросиновую лампу.