Каждые сто лет. Роман с дневником - Анна Матвеева

…Ксана Лесовая сидит за дневником до поздней ночи, хотя ей следовало бы подготовиться к завтрашней контрольной по истории.

Вот так, судя по всему, и пишутся настоящие книги.

Санкт-Петербург, октябрь 2017 г.

Можно не любить Петербург (Ксана не любила), но не признавать его красоту – немыслимо. Была, правда, в этой красоте фальшь качественной подделки. Картонная, раскрашенная прелесть театрального задника – ни в Париже, ни в Риме таких мыслей не возникает, а здесь даже во рту почему-то бумажный привкус.

Ксана решила дойти до Казанского собора и потом вернуться в «Москву» на метро. Шла не спеша, все её обгоняли, но она этому радовалась: можно никуда не торопиться, идти, наслаждаясь компанией пусть и нелюбимого, но всё равно прекрасного города…

Как хочется быть никому не должной! Попыталась представить себе день, когда будет проведён последний транш и Долг навсегда уйдёт в прошлое. Попыталась – и не смогла. Никогда не любила фантастику… Дома Ксана так и не повидалась с сестрой, хотя Танечка предлагала встретиться. Но всё время ушло на Андрюшину больницу и Княжну – Ксана угодила в тот период между запоями, когда Ира находилась в мрачном, трезвом, очень тяжёлом состоянии. Обещала покончить с собой, и хотя эту песню Ксана слышала от неё в самых разных исполнениях, всё равно опасалась, что та сдуру возьмёт и выполнит обещание. Опасалась, но знала: если Княжна умрёт, им всем станет намного легче. И Княжна это знала, говорила:

– Да ладно, поплачете денёк и забудете! – А у самой губы тряслись, как у маленькой девочки.

Княжна почему-то не старела – при её-то образе жизни она должна была давно превратиться в развалину, но опровергала все выкладки адептов здорового образа жизни. Водка, сигареты, кое-какая еда – по случаю, без охоты – таким был секрет Ириной красоты и молодости. Ноль усилий, максимальный результат и полное небрежение этим самым результатом. Худая, с детским личиком, с яркими кудрявыми волосами, она выглядела моложе Ксаны и даже Влады при всех усилиях последней. Владе на заметку: порой красота и молодость не имеют отношения к здоровому образу жизни и регулярному косметическому уходу.

Ира считала себя самым несчастным в мире человеком, говорила:

– Обо мне даже «Тефаль» не думает!

Это было неправдой. О Княжне после Димкиной смерти заботились Ксана и её мама. О Княжне и Андрюше.

Мама права, Ксана действительно убегает – постоянно убегает из дома, из города, от всей той жизни, которую можно лишь терпеть, но нельзя проживать. Раньше ей казалось: ничего, Андрюша вырастет, у него всё наладится, и можно будет куда-нибудь уехать, начать с нуля, сыграть с листа… Но вот он вырос, и ничего не наладилось, а стало лишь хуже. Сил у мамы всё меньше, Долг нужно выплачивать, и Ксане ничего не остаётся, кроме как впрягаться в любую работу (в агентстве её зовут Мадам Да), спасаясь короткими часами отдыха в чужих городах.

Вот он, Казанский собор. Интересно, часто ли гуляли здесь Ксеничка, Лёля и Геня? Капризная, своенравная Геня всегда нравилась Ксане, хотелось узнать: что стало с этой девушкой потом, после революции? Если бы у Ксаны был свободный день в Питере, она сходила бы в архив: вдруг там удастся найти что-то о Лёвшиных? Но свободного дня не будет, француженки съедят каждую минуту и не подавятся.

А что, если в архиве сохранились какие-то фотографии? Перед самым отъездом Ксана зашла на сайт, где публиковали старые фотоснимки Свердловска, – случайно, как люди сворачивают по ошибке в чужой переулок. Сотни фотографий из прошлых лет, таких недавних и таких уже далёких. Когда попалась фотография двадцать шестого трамвая на остановке возле Оперного, Ксана ощутила потребность вбежать в него, пока не ушёл. Чтобы не пересаживаться на Радищева в «однёрку» или «тройку»…

Кстати, уже пора двигаться в обратном направлении. В «Москву», в «Москву»!

В лобби отеля Ксана села в кресло так, чтобы видеть сразу и лифт, и входные двери, и подключилась к интернету. Набрала в поисковике «Исторический архив Санкт-Петербурга», и Сеть тут же принесла богатый улов: десятка три ссылок. С третьего раза, как в сказке, нашла то, что её интересовало, – адрес. Улица Псковская, 18.

В этот самый момент из лифта вышли четыре высоченные женщины, похожие на волейболисток из команды «Уралочка», и одновременно с ними входные двери в отель прокрутили двух миниатюрных дамочек, причём у той, что ниже ростом, рука была в гипсе. Ксана, как только увидела эту руку, так сразу и поняла, что работа ей сегодня – а также завтра и послезавтра – не светит.

Селин, Мари-Франс, Беранжер и Жюли пили кофе за столиком, который выглядел игрушечным, эти француженки были как четыре Алисы, причастившиеся волшебного гриба. Ксана со своим метр семьдесят ходила бы среди них, как в лесу, но она не будет ходить среди них, потому что травмированная переводчица внезапно почувствовала себя достаточно хорошо для того, чтобы заработать тридцать тысяч рублей. А гид из местных, её подруга (тоже петербурженка – и это самое главное, в Питере чужаков не любят), уговорила агентство покрыть Ксане расходы на дорогу и проживание с условием, что остальное они возьмут на себя.

– Вообще-то так не делают, – раздражённо сказала Ксана, вспоминая, между прочим, Наташу из Лозанны.

– Ну конечно не делают. – Гид попыталась схватить Ксану за руку для усиления эмоционального воздействия. – Но тут такие обстоятельства сложились, постарайтесь, пожалуйста, понять. Жанне (кивок в сторону молчаливой переводчицы в гипсе) очень нужны деньги. А вам агентство согласно выплатить небольшую неустойку. Вы сможете два дня провести в Петербурге совершенно бесплатно, – песня гида летела, как у Шуберта, с мольбою в час ночной (только час был вечерний, но это детали), – и получите пятьдесят евро неустойки. И, конечно, мы приносим вам извинения от имени агентства, я и Жанна.

Кто-то из француженок громко поставил кофейную чашку на блюдечко, и этот неэтикетный звук отозвался гонгом в мыслях. Как же Ксана сразу не сообразила, что двух свободных дней в Петербурге более чем достаточно, чтобы наведаться на Псковскую, 18?

Свердловск, декабрь 1987 г.

Старый дневник Ксаны

Вчера я получила письмо от брата – длинное, раньше он мне таких не писал. Вначале, как всегда, просьба прислать сигареты (свердловский «Космос»), потом скупой рассказ о том, как они ходили в увольнительную на концерт рок-группы «Музей», махали там ремнями и веселились «дюже». Димка, как и я, заражается чужими словами, наверняка кто-то из сослуживцев (скорее всего, прапорщик Возняк, сквозной персонаж его писем) говорит «дюже», вот брат и подцепил это слово.

«Понимаешь, сестра, – писал Димка, и я хорошо представляла его себе в этот момент: серьёзный, лишь изредка помаргивает, – мне нужна твоя помощь. Я прошу тебя подготовить родителей к тому, что сразу после дембеля мы с Ирой поженимся. Скажи им, что не надо меня уговаривать, спорить, взывать к моему здравому смыслу или, как выражается прапорщик Возняк, “инстинкту самобохранения”. Вопрос решён и обсуждению не подлежит».